Мои попытки избежать серьезного обсуждения «поцелуя» определенно провалились. Уилсон не отрывал глаз от дороги до самого дома, и я подавила желание попросить его объясниться и оправдать свой грубый отказ. Если в нем боролись чувства ко мне, то после такого ему следовало бы разобраться в них. Я отказывалась подпитывать его сожаление. Также, как и оспаривать его. Я провела в каменном молчании весь остаток пути. Он подъехал к дому, припарковался, повернул ключи и одновременно развернулся ко мне.
— Я проходил вместе с тобой так много рубежей. Ради всего святого, я был твоим учителем! Моя сестра удочерила твоего ребенка! Все это так запутанно и сложно, и я не хочу усложнять все еще сильнее. Дружба, которая у нас есть, восхитительные интимные моменты, которые мы разделили, и тот факт, что ты мой арендатор… я могу рационализировать все это. Могу оправдать… до тех пор, пока к этому не примешивается романтика. Сегодня, поцеловав тебя, я превратился из друга, учителя, советчика, чертового отца, — последнее он произнес с явным отвращением, — в кого-то совершенного другого, и я должен извиниться перед тобой. Не знаю, о чем я думал, позволив Элис манипулировать собой.
— Отца? Черт возьми! — Теперь я была в ужасе. — Это так ты видишь наши отношения? Фу, Уилсон! — Я выскочила из машины и взбежала вверх по ступенькам, не дожидаясь его. Конечно, я бы не убила Уилсона по-настоящему, но в этот момент я была готова придушить его. Я услышала, как он подходит ко мне сзади, и набросилась на него, пока мы поднимались по парадной лестнице.
— Для протокола, Уилсон, ты
Я всегда гордилась своей честностью. И что же теперь? Вру, стиснув зубы. Правда же состояла в том, что поцелуй
Глаза Уилсона смотрели на мой рот, и я могла поспорить, что внутри него ведется борьба: закрепить свой поцелуйный успех или позволить мне успокоить его совесть. Выбрать оба варианта он никак не мог. Либо поцелуй был очень важен, тогда получалось, что мы состоим в абсолютно других отношениях, нежели он думал, либо поцелуй был просто игрой друзей, а он мог притвориться, что все чисто и несложно. В этом случае он был просто хорошим парнем, который присматривает за Блу Ичхоук.
Он медленно приблизился ко мне и остановился чуть ниже так, что я оказалась всего на ступеньку выше, чем он. Теперь наши глаза находились на одном уровне, так же, как и наши губы.
— Значит поцелуй ничего не значил? — мягко произнес он.
— Просто глупая игра, — ответила я, так же спокойно.
— Тогда почему мне хочется поцеловать тебя снова?
Мое сердце забилось так сильно, что его удары начали эхом отдаваться в голове.
— Может быть, ты хочешь доказать мне, что ты не старая женщина?
— Да… возможно. Я хочу показать тебе, что я все-таки мужчина, способный подарить тебе поцелуй, который не вызовет у тебя ассоциаций с вязанием крючком и мешковатыми чулками.
— А еще с тальком и зубными протезами.
Уилсон выдохнул.
— Должно быть, так.
Мои глаза в волнении закрылись, когда он прихватил сначала мою нижнюю губу, а затем верхнюю. Затем он раздвинул мои губы легким толчком языка, нежно пробуя меня. Его язык встретился с моим, и мы застыли, соприкасались и двигались лишь наши губы. Мы оставались в таком положении несколько минут, наши тела находились в нескольких дюймах друг от друга, руки были вытянуты по швам, мы были полностью сосредоточены на наших встретившихся губах. Поцелуй был медленным, сладким, томным, точно кот, растянувшийся на солнце.
А затем все закончилось. Я оставалась неподвижной желая, надеясь, что он снова найдет мои губы. Но он не сделал этого. Мои глаза с трудом открылись, не желая верить в окончание ошеломляющего поцелуя. Уилсон смотрел на меня с легкой улыбкой на губах.
— Получи, Камилла, — прошептал он. Не говоря больше ни слова, он обошел меня, поднялся по ступенькам и отпер дверь. Он придержал ее, ожидая, когда я повернусь и присоединюсь к нему. Мои мышцы обмякли, я не могла поднять веки. Нёбо было настолько чувствительным, словно я съела арахисовое масло, находясь в коме.
Уилсон проводил меня до моей двери и прошептал:
— Спокойной ночи, Блу.
Я не ответила. Просто наблюдала за тем, как он поднимается к себе в квартиру, и гадала, как ему удалось оставить за собой последнее слово.