Такие обстоятельства

И этого вполне. Она даже подарила мне миниатюрный сувенир, который я храню до сих пор. Смеющаяся крохотная лягушка на крохотном листке в пандан с моим образом лягушки -путешественницы. Её отзыва мне было достаточно.

Подаренная лягушка на книге воспоминаний.

А шефу книга не понравилась. Он высказал своё мнение: «Я – ни я и книга не моя. Целиком из энциклопедии списано. О Франции. Её следует в свете текущих событий переписать».

С писаниной меня не собьешь. Я опытен. И ежу понятно, книге не хватает шефова присутствия. На его взгляд. Добавить чуть и всё встанет нам свои места. Книга станет достойной и понравится.

Кстати, об отзывах. Мне вспомнилась история времён 27-го отдела. К юбилеям в ОКБ было принято писать друг другу от подразделений приветствия. Одно время участились они, и когда в очередной раз нас попросили написать, мы решили соригинальничать, довести приветствие до абсурда. Написали его в виде дацзыбао, в стиле времени. «Светлое, пресветлое солнце, – писали мы о юбиляре. – появляясь на нашем горизонте, ты освещаешь путь повсеместно…» и прочую чушь, надеясь, что над ним просто посмеются, а в верхах тогда только заметили: «Ребята перестарались чуть».

НИЦ праздновал свой первый Новый год. В демонстрационном зале накрыли столы. Новогодний вечер стал первым вечером объединенного коллектива. Он развёртывался по всем правилам тогдашнего корпоративного застолья. Выступил от администрации Берлатый. Во время его тоста мы заменили водку в его стопке водой. Выпив её залпом после тоста, он был несказанно удивлён. Я спел на английском «Жил отважный капитан…», что сохранилось у меня в памяти от школы, пятого класса, от далёких дальневосточных времён. Маша, сидевшая рядом с Марковым, визави со мной за столом, уверяла, что села так из-за особого расположения ко мне.

Доступ к телу шефа был ограничен. «Пришельцы» из внешней торговли вели себя уверенно, как трутни, не подпуская прочих к матке. Всем видом своим показывая, что так отныне и будет впредь. Старший из них за особым столом шефа Цербером успешно пресекал привычные контакты. Доступ к шефу был строго дозирован что было новым, необычным и шефу заметно нравилось.

Подогретые вином сотрудники обычно свободно вываливали начальству свои наболевшие проблемы. Но не в этот раз. Все шутили и выделывались напропалую. Но осадок нововведений накопился к концу, когда присутствующие разъезжались, и я выдал «всем сёстрам по серьгам».

Поведение новой формации настораживало, и меня прорвало. Свои потоки возмущения я обращал к Митичкину, оказавшемуся рядом и с виду сочувствующему. Остальных новеньких мои воззвания возмущали. Для них новогодний вечер как бы завершал организационный апофеоз, создание нового Центра, кентавра с телом от прежнего ОКБ и по-своему нового.

Представители бывшего секретариата помалкивали. Они были довольны тем, что наконец пристроены. Возможности созданного центра рисовались пока неясно, но новое подразделение встраивалось в структуру КБ и вело от былой неопределённости к желаемой упорядоченности. А новоиспечённые сотрудники со стороны вообще рисовали радужные перспективы и были готовы головы положить за его создателя и руководителя.

Всё бы ничего, но слишком навязчиво претила преданная готовность стерегущих шефа сторожевых псов. И в конце я не выдержал. Весь поток мой обрушился на Митичкина, который с виду сочувствовал, хотя его толком не поймёшь.

Мы уже сидели в рафике, отвозившем рядовых сотрудников к станции. Мои «филиппики» нарушали всеобщую эйфорию. Возмутилась новая буфетчица, бывшая на особом положении и заявившая, что те, кому не нравится, могут выйти вон. Рафик был в подчинении хозяйственных служб. Я тогда в сердцах плюнул и вышел. Винные пары ударили в голову, и я пошёл к лесу, в противоположную сторону. Всё наверняка плохо бы закончилось, если бы меня не перехватили на следующем перекрёстке и не довезли до Мытищ. Словом, и смех, и грех.

Прибывшая публика, казалось, со временем освоилась, к ней стали привыкать. Им повезло, время работало на них. Старший из внешторговцев играл уже роль фактического зама шефа. Меня он как-то подвёз на своём личном бээмвэ. Апофеозом гремел в его салоне голос Виктора Березинского:

«Есть у тети Мани мани мани мани

Мани тёти Мани – средство от беды.

Есть у тёти Мани мани мани мани

И она сухой выходит из воды…».