Сказать матери и сестрице, а точнее, признаться в том, что я опоздала на такую важную встречу, а уж тем более объяснить, почему именно опоздала — человека сбила! — я не осмелилась. Поговорила с ними, сидя в машине, когда к дому подъехала, наплела небылиц про то, что меня выслушали с интересом и обещали перезвонить, и посоветовала не нервничать и дождаться результата вместе со мной. Самой же от обиды рыдать хотелось. Прихватив из машины тубус и свою сумочку, я щёлкнула брелком сигнализации, и, в расстройстве, даже не оглянулась на «Рено», услышав его прощальный возглас. Была уверенна, что как только войду домой, расплачусь. Надо же как-то выплеснуть негатив? Но закрыв за собой дверь квартиры, наткнулась взглядом на мужские ботинки под вешалкой, и вспомнила, что у меня «гость». Будь он не ладен, честное слово!
В гостиной Сашки не оказалось. Я помялась в дверях комнаты, прислушалась, положила сумку и тубус в кресло, и отправилась на поиски. Нашёлся Сашка в моей спальне, интуитивно, видно, угадал, что это именно моя спальня, лежал на кровати, заложив руки за голову, а когда я вошла, посмотрел в упор.
— Тебе удобно? — не без ехидства поинтересовалась я.
Он кивнул и угукнул. А сам ко мне присматривался. Я отметила про себя, что взгляд у него более осмысленный, чем пару часов назад. По крайней мере, ко мне приглядывается с любопытством, вполне явным.
Я прошла к своей постели и присела на край, в тоске уставилась на стену напротив.
— Что? — поинтересовался Сашка.
Я «удивилась».
— Ты заговорил!
Он поморщился, дотронулся до щеки и осторожно потер.
— Мне вырвали зуб, мне показалось, что и челюсть свернули. А потом ты меня задавила!
Я повернулась к нему и взглянула возмущённо.
— А ты не видел, что я разворачиваюсь?!
Сашка презрительно скривился.
— Если бы я знал, что это ты, точно бы обошёл метров за сто. Теперь научен горьким опытом. — Язык у него ещё немного заплетался, он слегка шепелявил, что не мешало ему говорить мне гадости. Называется: дорвался. Ещё по дороге ко мне домой, он так глазами вращал, что я точно знала — всё мне выскажет, как только дар речи обретёт. Так и выходит. Но и я сдаваться не собираюсь.
— Ты сам виноват, шатаешься по улицам совершенно невменяемый, попадаешь под колёса, а потом обвиняешь ни в чём не повинных людей!
— Таня, замолчи. Ты виновата.
— Ничего подобного. — Я ядовито улыбнулась. — Между прочим, ты переходил дорогу в неположенном месте.
— Между прочим, там узкая улочка, там нет пешеходных переходов. А ты меня задавила! — закончил он в гневе.
Я гордо отвернулась от него. А потом мне пришло в голову кое-что… Я на Сашку с подозрением покосилась и поинтересовалась:
— А что, вообще, ты здесь делаешь? В Москве стоматологи закончились?
Он крякнул, причём недовольно, и с кровати полез. Сгрудил покрывало, и я его одернула в раздражении, потом на Сашкину спину уставилась, когда он встал. Он выпрямился и помедлил, вроде бы к себе прислушиваясь, наконец, расправил плечи. А когда обернулся и просверлил меня взглядом, я мысленно затосковала. Уже знала, какой вопрос он мне задаст.
— А ты что здесь делаешь? Ты же у нас из Иваново. Как говорила.
Я выдержала паузу, после чего небрежно махнула рукой.
— Да что тут ехать-то, до Иваново? Часа два.
— Ага. Лгунья.
— А сам-то!
— К твоему сведению, я москвич. А здесь я работаю. Так что ты — лгунья, а я — обманутый любовник.
Я поднялась с кровати, окинула гостя возмущённым взглядом.
— Слава богу, бывший.
— Да, наверное, слава богу.
Я пихнула его в живот, Сашка отступил, и тут же попросил:
— Не толкай меня, у меня в голове ещё звенит.
— Я думала, это твоё привычное состояние.
— Ой, ой.
Я из спальни вышла и направилась на кухню. В какой-то момент обернулась, но Сашку не увидела, он в моей комнате остался. У меня внутри всё пылало. На душе тяжесть, нервы натянуты до предела, кровь бурлит от возбуждения, а больше всего хочется в Сашку вцепиться, лучше всего в горло, и задушить.
— Дай мне какую-нибудь таблетку, — попросил он, появившись на кухне минуты через три. Выглядел несчастным, а с припухшей щекой, болезным. — У меня всё болит.
— Кроме совести, наверное.
— Если ещё и она заболит, я повешусь. Хочешь, покажу тебе синяк? В пол бочины.
— Обойдусь.
— Конечно. Это же твоя работа, тебе станет стыдно.
— Не станет. Я даже порадуюсь. Поэтому и не хочу смотреть, чтобы не показывать тебе своего злорадства.
— Тань, мне больно.
Я знала, что ему больно. И мне было его жалко, где-то в глубине души. Очень, очень глубоко. Я достала из аптечки обезболивающее, и подала Сашке таблетку. Воды налила. Он осторожно присел за стол, таблетку запил, а сам глазами кухню обводил.
— Кто бы мог подумать, что мы вот так встретимся. Если бы ты сказала, что из этого города…
— Ты бы бежал от меня, как от чумы.
Он усмехнулся.
— Кто знает.