Талант марионетки

Все здесь окутано благословенной темнотой, и можно плыть во мраке, чувствуя под ногами отполированные сотнями ног доски сцены. Тьма эта живет жизнью куда более яркой и подлинной, чем свет с его фальшивыми, вульгарными красками; именно отсюда, из мрака, и рождаются настоящие цвета, как и настоящее искусство, которое не нуждается в пестроте и лживом балаганном блеске. Разве не из темноты актер вступает в круг света, прежде чем сотворить чудо и потонуть в шквале аплодисментов? И разве не темнота окутывает зал, перед тем как из нее родится спектакль? Движение руки, пленяющее лаконичной простотой; взгляд, обезоруживающий самого искушенного зрителя; голос, пронизывающий свет и тьму настоящей магией, – из этих составляющих складывается пьеса, та оболочка, в которой режиссерский и актерский гений играет, подобно выдержанному вину в хрустальном бокале. Разве не из первозданной темноты рождается это чудо?

Входящие с улицы не сразу привыкали к полумраку бывшей буфетной, где единственным источником света была коптящая лампа в липких масляных подтеках, небрежно оставленная кем-то на ступеньке стремянки. Потому и молодой мужчина, возникший на пороге, часто заморгал, озираясь. Мягкие вьющиеся волосы и орлиный нос придавали ему вид южанина из Марселя или Гаскони. Еще не успев ничего рассмотреть, он услышал сдавленное хихиканье.

– Эрик, ты похож на сыча. – На высоком барном стуле возле стойки раскачивался светловолосый и худощавый молодой человек. Его руки покоились в карманах щегольских кремовых брюк, и он по-дружески улыбался вошедшему приятелю. Рядом сидел плотный мужчина лет тридцати пяти с аккуратными усами и серьезным выражением круглых, слегка навыкате, глаз. Оба даже не сняли плащей, а их шляпы лежали прямо на деревянной стойке.

– Хоть ты этого и не заслуживаешь, я все равно рад тебя видеть, Себастьен, – Эрик приблизился и присвистнул, оценив наконец масштаб царящей в помещении разрухи. Мебель бесследно исчезла, за исключением пары табуретов, ютившихся в передней части комнаты, слой пыли покрывал пол и стены, а дальний угол едва ли не до потолка был завален ящиками и досками. – Но что же с буфетом? Нам что, теперь запретят есть? – Он мимоходом хлопнул каждого из коллег по плечу.

– Похоже на то, – с напускной мрачностью отозвался второй мужчина. Он побарабанил пальцами по стойке и неуютно поежился. – Мы будем репетировать, репетировать и снова репетировать до последнего вздоха, не прерываясь ни на секунду.

– Но я-то рассчитывал поживиться чем-нибудь, – жалобно протянул Себастьен. Он ни минуты не мог спокойно усидеть на месте, постоянно менял положение ног и то и дело дотрагивался до окружающих предметов или собеседников. – Как же утренний кофе? А, Филипп? – Он потеребил последнего за рукав. – Это несправедливо!

– Значит, мы все просто умрем от голода, – флегматично подытожил Эрик, встряхивая волосами.

– Новый буфет откроется на втором этаже.

Все трое резко обернулись на негромкий певучий голос. До этого никто не замечал, что из темноты выступила невысокая старая женщина с сеткой морщин на лице и седыми, как снег, волосами, собранными в аккуратный пучок. Под грузом лет ее спина согнулась, и фигурка теперь казалась маленькой, усохшей. На мужчин при ее приближении ощутимо повеяло холодком и пахнуло бессмертником. Лампа мигнула и закоптила еще сильнее. На лице старухи лежали тени, превращая его в диковинную языческую маску. Но стоило ей выйти на свет, как иллюзия рассеялась. Правильные, даже благородные черты свидетельствовали о былой красоте, тонкие губы были ярко накрашены, а зрачки напоминали тлеющие угольки.

– Мадам! – учтиво поприветствовал ее Филипп, поднялся со стула и поклонился. – Как поживаете?

– У нас в самом деле новый буфет? – вклинился Себастьен, в нетерпении комкая собственный шарф.

Почти незаметная улыбка тронула сухие губы старухи, но она ничего не ответила, хотя проницательный взгляд задержался на каждом. В пронзительных мудрых глазах на миг промелькнула усмешка. Дама проплыла мимо, и длинный запылившийся шлейф ее поношенного, некогда роскошного темно-бордового платья тихо прошелестел по полу. Было странно видеть здесь, в полуотремонтированном помещении, этот наряд, наводящий на мысли о шекспировской леди Макбет. Еще через мгновение она исчезла за дверью так же незаметно, как и появилась.

– Так что, кто-нибудь еще, кроме меня, нуждается в живительной пище? Или все здесь давно перешли на манну небесную?

– Если тебе так не терпится, тебя никто не держит. Второй этаж, ты же слышал, – Филипп поднял палец к потолку, а Эрик шутливо растрепал волосы приятеля. – Меня куда больше волнует вопрос о расписании репетиций. Еще ничего не известно?

Филипп пожал плечами и неторопливо взгромоздился обратно на стул.

– Поглядим, что скажет Дежарден.

– Эй, об этом поговорить еще успеется! Что, неужели никому не нужна славная, горячая чашечка кофе? – мечтательно простонал Себастьен. – Так, может, хотя бы сигарета у кого-нибудь найдется?

– Сигарета, пожалуй, найдется у меня, – на ходу сбрасывая плащ, в буфетную впорхнула хорошенькая девушка.