Но волноваться об этом времени не было. Они почти поравнялись со сторожкой, и Волк определенно собирался запрыгнуть в кабину. А пока отплясывал в пыли в своих обрезанных ботинках. Из-под пересекавшего голую грудь пустого патронташа торчала рукоятка ножа, но никакого огнестрельного оружия не наблюдалось.
Джек переключил «узи» на стрельбу одиночными патронами.
– Морган? Кто такой Морган? Какой Морган?
– Не сейчас, – отрезал Джек.
Он полностью сосредоточился на Волке. Ради него растянул губы в широкой, словно приклеенной улыбке, держа «узи» на коленях, чтобы Волк не увидел автомат раньше времени.
–
Справа от кабины, над широкой подножкой, торчала большая рукоятка-скоба. Ухмыляясь, роняя на подбородок слюну, Волк – очевидно, безумный – схватился за скобу и легко запрыгнул на подножку.
– Эй, а где старик? Волк! Где…
Джек поднял «узи» и вогнал пулю в левый глаз Волка.
Яростный оранжевый свет погас, как огонек свечи от сильного порыва ветра. Волк свалился с подножки, напоминая человека, спиной падающего в воду. Тяжело грохнулся о землю.
– Джек! – Ричард развернул Джека к себе. Он казался не менее безумным, чем Волк, только его лицо перекосило от ужаса – не от радости. –
– Ричард, ты мне доверяешь?
– Да, но…
– Тогда давай не будем про это.
– Но…
– Возьми автомат.
– Джек…
– Ричард,
Ричард наклонился и поднял с пола «узи».
– Я ненавижу оружие, – сказал он.
– Да, знаю. Сам не очень-то его люблю, Ричи-бой. Но пришло время расплаты.
Рельсы приближались к высокому бревенчатому частоколу. Из-за него доносились хрипы, крики, ритмичные хлопки, топот марширующих по голой земле ног. Другие звуки не поддавались распознаванию, но в совокупности они подсказали Джеку, что происходило за забором:
Рельсы исчезали под закрытыми двустворчатыми воротами в бревенчатой стене. Джек видел свет, проникавший сквозь щели между плохо ошкуренными бревнами.
– Джек, тебе бы лучше сбросить скорость. – Они находились в ста пятидесяти ярдах от ворот. За стеной ревели голоса: «Кгу-хом! Гас-дфа! Тги-шетыре! Кгу-хом!»
Джек вновь подумал о зверолюдях Герберта Уэллса, и по его телу пробежала дрожь.
– Нельзя, дружок. Мы проломим ворота. Еще успеешь спеть «Рыбное приветствие»[33]
.– Джек, ты рехнулся!
– Знаю.
Сто ярдов. Аккумуляторы гудели. Шипя, выстрелила голубая искра. По обеим сторонам железнодорожного пути тянулась голая земля.
– Джек, а если этот паршивый поезд сойдет с рельсов?
– Очень даже возможно.
– А если проедет ворота, и рельсы сразу закончатся?
– Тогда нам не повезет, верно?
Пятьдесят ярдов.
– Джек, ты действительно рехнулся?
– Похоже на то. Сними автомат с предохранителя, Ричард.
Ричард передвинул рычажок.
Тяжелые шаги… хрипы… марширующие ноги… скрип кожи… крики… нечеловеческий смеющийся вопль, заставивший Ричарда сжаться. Но при этом Джек видел написанную на лице друга решимость, а потому с гордостью улыбнулся.
Двадцать пять ярдов.
Крики… визги… команды… жуткий громовой крик: «Г-р-о-о-о-О-О-О-О!» – от которого волосы на затылке Джека встали дыбом.
– Если выберемся отсюда, я куплю тебе чили-дог в «Дайри куин».
–
Пять ярдов. Бревенчатые ворота выглядели прочными, да, очень прочными, и Джеку как раз хватило времени, чтобы подумать, а не допустил ли он роковую ошибку.
– Пригнись, дружок!
– Не называй ме…
Поезд врезался в ворота, бросив мальчиков вперед.
Ворота оказались прочными, с учетом того, что изнутри их заложили двумя толстыми бревнами. Поезд Моргана обладал не такой уж большой массой, да и аккумуляторы практически сели после долгой поездки через Проклятые земли. Лобовой удар вполне мог сбросить его с рельсов, и оба мальчика погибли бы, но у ворот нашлась ахиллесова пята. Морган уже заказал новые петли, выкованные согласно последним технологическим достижениям Америки. Но они еще не прибыли, а старые, из местного железа, лопнули при ударе локомотива о ворота.