Талисман египетской царицы

С этими словами она откинула ткань, закрывающую корзину, и запустила туда руку.

– Ну, где же ты? – проговорила царица, перебирая смоквы.

Она выбрала одну, самую спелую, и отправила в рот.

– Крестьянин не обманул – эти смоквы и впрямь хороши!

Она снова положила руку на винные ягоды, и наконец среди плодов мелькнула коралловая головка змеи.

– Ну, вот и ты! – радостно проговорила царица.

Аспид молниеносно выбросил треугольную голову, и на руке Клеопатры появились две красные отметины.

Она улыбнулась:

– И правда, это совсем не больно! Встречай же меня, возлюбленный!

С этими словами она поднялась на алтарь, легла рядом с Марком Антонием. По ее телу пробежала короткая судорога, и Клеопатра, последняя царица великого Египта, отправилась в царство мертвых.

Герман спал мало, урывками, по двадцать-тридцать минут, редко засыпал больше чем на час. Он мог бодрствовать большую часть ночи, а потом ненадолго заснуть посреди дня. Впрочем, день для него ничем не отличался от ночи, а его сны мало отличались от бодрствования – та же клубящаяся беспросветная тьма, наполненная таинственными угрожающими фигурами, бледными мерцающими огнями.

Но на этот раз сон был удивительно четким и ясным.

Он находился в Египте, не в той современной туристской стране, где не бывал только ленивый, а в настоящем, подлинном Египте, в древней земле Кемет, земле храмов и фараонов. Он медленно, с опаской шел по Городу Мертвых. Вокруг были склепы и засыпанные песком надгробия, среди которых время от времени мелькал какой-то маленький зверек, проползала змея или ящерица.

Вдруг из-за полуразрушенного мраморного саркофага появились три величественные фигуры. У одной на плечах была голова шакала, как у повелителя мертвых Анубиса, у другой – голова ибиса, как у мудрого Тота, у третьей – голова сокола, как у великого Гора.

Герман… или не Герман… он был сейчас совсем другим человеком, и этот другой замер в испуге перед тремя древними божествами. А тот, на чьих плечах покоилась голова шакала, выступил вперед и проговорил грозным, гулким голосом:

– Слушай волю богов, Гимарис! Ты согрешил против нас, отдав священное ожерелье чужестранке. Две тысячи лет ты искупал свой грех – и вот теперь пришло время поставить точку в этой истории. Ты ее начал – ты и завершишь! После этого тебе будет дарован покой. Покой и отдохновение в блаженных полях Иару.

– Я готов исполнить вашу волю, – робко проговорил тот, другой человек, возникший во сне Германа. – Я все сделаю, чтобы искупить свой грех. Но что, что я должен делать? Скажи мне, о мудрый!

Вперед выступило создание с головой ибиса и проговорило тихо и строго:

– Спроси книгу! Книга скажет тебе, что делать. Книга укажет тебе путь к спасению.

Человек вздрогнул и проснулся.

Вокруг него была прежняя, привычная тьма, которая окружала Германа днем и ночью. Но он очень хорошо помнил свой сон, явственно видел трех великих богов, слышал их голоса.

Герман нащупал кнопку на подлокотнике кресла, нажал на нее.

Эта кнопка была связана с сигнальной лампочкой и звонком в комнате Ады. Услышав звонок, увидев загоревшуюся лампочку, гадалка приходила к Герману, чтобы узнать, что ему нужно.

Но на этот раз она не появилась.

Герман нажимал кнопку раз за разом, но по-прежнему никто не приходил.

Он почувствовал глухое раздражение.

Зависимость от Ады была унизительной, а у нее в последнее время явно испортился характер, она всячески демонстрировала свою власть над ним.

Она совершенно обезумела, она просто бредила ожерельем Хатшепсут, она грезила о камнях днем и ночью. По ее приказу он сделал из случайного человека послушного исполнителя, который, не задумываясь, убивает людей, не задавая никаких вопросов. Он убил уже троих, и Ада нисколько не переживала по этому поводу. Но ведь нельзя безнаказанно лишать людей жизни, тем более что толку от этих убийств не было никакого.

Неужели и он превратился в раба этой взбалмошной женщины? Неужели сам уже ни на что не способен?

Герман подкатился в кресле к стене, где, как он знал, находится книжный шкаф, нашарил кожаные корешки книг.

Нужная ему книга находилась выше. Он приподнялся, как мог, в своем кресле, вытянул руку…

Ему не хватало нескольких сантиметров, чтобы дотянуться до верхней полки.

Герман напрягся изо всех сил, проклиная свою беспомощность, но больное тело не слушалось его.