Талисман моей любви

Гейдж был готов даже признать, что так было предначертано судьбой. Гордиться этим вовсе необязательно, но смириться можно. Такова их судьба — бросить вызов демону, сражаться, уничтожить его или погибнуть. После нескольких появлений призрака Энн Хоукинс и ее загадочных слов стало ясно, что решающей должна стать эта Седмица.

Все или ничего. Жизнь или смерть.

И поскольку почти во всех его видениях присутствовала смерть, в той или иной форме, Гейдж был не склонен делать ставку на коллективный танец победителей.

Наверное, на кладбище его привели мысли о смерти. Гейдж вышел из машины и сунул руки в карманы. Глупо было сюда приезжать. Бессмысленно. Но все равно зашагал по траве среди памятников и надгробных плит.

Нужно было принести цветы, подумал он, но тут же покачал головой. В цветах тоже нет смысла. Зачем мертвым цветы?

Его мать и ребенок, которого она пыталась произвести на свет, давно мертвы.

Май выкрасил траву и деревья в зеленый цвет, и легкий ветерок шевелил зеленую завесу. Солнце освещало разбросанные по пологому склону холма мрачные серые камни и белые памятники. На могиле матери и не родившейся сестры белая плита. Гейдж не был здесь много лет, но дорогу помнил хорошо.

Один надгробный камень, маленький и округлый, с выбитыми именами и датами.

КЭТРИН МЭРИ ТЕРНЕР

1954-1982

РОУЗ ЭЛИЗАБЕТ ТЕРНЕР

1982

Он почти не помнит мать, подумал Гейдж. Время стерло из памяти ее образ, звук ее голоса, ее запах, и осталось нечто вроде нерезкого снимка. Он с трудом вспоминал, как мать прикладывала его руку к своему большому животу, чтобы он почувствовал толчки ребенка. У Гейджа сохранилась фотография, и он знал, что унаследовал от матери цвет волос, глаза, форму губ. Ребенка он не видел, и никто не говорил ему, как выглядела девочка. Но Гейдж помнил себя счастливым, помнил, как играл с машинками в лучах солнечного света, льющегося через окно. И даже как бежал к возвращавшемуся с работы отцу и радостно визжал, когда сильные руки подбрасывали его вверх.

Да, было время, очень короткое, когда отцовские руки поддерживали его, а не сбивали с ног. Солнечное время. А потом мать умерла, а вместе с ней и ребенок, и все окутал холод и мрак.

Сердилась ли на него мать, кричала, наказывала ли? Наверное. Только он не помнил — или предпочитал не помнить. Возможно, он идеализировал мать, но разве это плохо? Когда мальчик так рано теряет мать, мужчина, в которого он превратился, должен считать ее совершенством.

—Я не принес цветы, — прошептал Гейдж. — Зря.

—Но ты пришел. Резко обернувшись, он встретился взглядом с глазами, так похожими на его глаза. У него защемило сердце. Мать улыбалась ему.

2

Какая молодая. Это была первая его мысль. Моложе его, понял Гейдж, пока они молча рассматривали друг друга, стоя над ее могилой. Эта спокойная и неприметная красота сохранилась бы и в преклонном возрасте, подумал Гейдж. Но мать не дожила и до тридцати.

Даже теперь, будучи взрослым мужчиной, он ощущал боль утраты.

—Почему ты здесь? — спросил он, и ее лицо вновь расцвело улыбкой.

—А разве ты не хочешь меня видеть?

—Раньше ты никогда не приходила.

—А может, раньше ты не искал? — Она откинула за спину свои темные волосы, вдохнула полной грудью. — Сегодня чудесный день — это майское солнце. А ты такой растерянный и сердитый. Такой печальный. Разве ты не веришь, что существует лучший мир, Гейдж? Что смерть — это начало чего-то нового?

—Для меня она стала концом того, что было. — Две стороны медали, подумал он. — Когда ты умерла.

—Бедный малыш. Ты меня ненавидел за то, что я тебя бросила?

—Ты меня не бросала. Умерла.

—В конечном счете это одно и то же. — В ее глазах проступила печаль, а может, жалость. — Я не была рядом с тобой, и это хуже, чем если бы я бросила тебя одного. Я оставила тебя с ним. Позволила ему посеять во мне семена смерти. Ты остался одиноким и беспомощным, с человеком, который проклинал и бил тебя.

—Почему ты за него вышла?

—Женщины слабы — теперь ты, наверное, это знаешь. Будь я сильной, то бросила бы его. Взяла бы тебя и уехала — от него, из города. — Она повернулась и посмотрела на Хоукинс Холлоу. В глазах матери появилось что-то еще, Гейдж заметил, какое-то чувство сильнее жалости. — Я должна была защитить тебя и себя. У нас с тобой была бы другая жизнь, далеко отсюда. Но я могу защитить тебя теперь.

Гейдж смотрел на ее движения, на развевающиеся волосы, на стелющуюся у ног траву.

—Разве мертвые способны защитить живых?

—Мы больше видим. Больше знаем. — Мать повернулась к нему и протянула руки. — Ты спрашивал, почему я здесь. Именно поэтому. Защитить тебя, чего я не смогла сделать при жизни. Спасти тебя. Сказать, чтобы ты уезжал отсюда. Забыл этот город. Здесь нет ничего, кроме смерти, несчастий, боли и потерь. Уедешь — и будешь жить. Останешься — умрешь и будешь гнить в земле, как я.

—Послушай, до этого момента у тебя неплохо получалось. — Внутри Гейджа вскипала холодная ярость, но голос был таким же небрежным, как пожатие плечами. — Возможно, я купился бы на это, продолжай ты разыгрывать карту «я и мамочка». Но ты ее сбросил.

—Я хочу лишь твоей безопасности.