Талли

Она вдруг вспомнила Джека. Неотчетливо. «У тебя нет права, — еще раз пробарабанило у нее в голове. — Таких прав у тебя больше нет. Нельзя обвинять Робина, нельзя ни о чем спрашивать, нельзя хотеть знать. Ты получила то, что заслужила».

Что-то острое внутри нее все кололо и кололо ее. Талли не помнила, как она вынесла ужин у Стива с Карен. Она все время стискивала зубы — не разговаривала и почти ничего не ела.

Они поехали домой поздно — около одиннадцати. Возбужденный событиями, Бумеранг болтал без умолку. Талли хотелось, чтобы он уснул, тогда она могла бы поговорить с Робином. Но, может быть, и к лучшему, что Бумеранг не спал, — то, что переполняло Талли, вряд ли можно было превратить в тему для разговора.

Что она могла ему сказать? Как ты посмел? Это казалось таким беспомощным. «Кто она? Вот все, что я хочу знать. Кто эта сучка? Ну и семья у нас, — думала она, погруженная в мрачное молчание. — Он с любовницей в Манхэттене, а я с любовником в Топике».

Уже в постели, обнимая на прощание Талли, присевшую к нему на кровать, чтобы пожелать спокойной ночи, Бумеранг спросил:

— Мам, тебе понравилось?

За спиной Талли в кресле-качалке сидел, покачиваясь, Робин.

— Да, понравилось, Бум, — преодолевая себя, сказала Талли. — Я рада, что пошла. С днем рождения, мой маленький.

— Мам, я Робин. И я уже не твой маленький. Твоя маленькая — Дженнифер.

— Бумеранг, ты на всю жизнь останешься нашим маленьким.

— Точно так же, как ты маленькая для бабушки?

— Да, точно так же.

Кресло-качалка за спиной все скрипело и скрипело.

— Мам, ты поедешь опять в следующие выходные?

— Я бы хотела, Бум, но это будет зависеть от папы.

— Папа, мама сможет поехать в следующую субботу?

Скрип. Скрип.

— Конечно. Мы ей всегда будем рады, — сказал Робин.

«Как же. Черта с два, были вы мне рады», — подумала Талли. Она выскочила из комнаты и сломя голову сбежала по лестнице.

Вскоре к ней спустился Робин.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросил он.

— О, конечно, Ц процедила она сквозь зубы. — Просто великолепно!

Он стоял у стены футах в десяти от нее.

— Скажи мне, — Талли постаралась говорить спокойно, — кто эта сучка?

На лице Робина не отразилось ровным счетом ничего.

— О чем это ты? — спросил он.

— Вот о чем! — закричала Талли, смахнув со стола три высоких бокала. Они упали на пол и разбились. — Кто эта сучка?!

Он помрачнел.

— Я не имею ни малейшего понятия, о чем ты.

— Ну конечно, ты не имеешь понятия! — закричала Талли еще громче. — Конечно, ты не имеешь ни малейшего понятия. — Она взяла со стола поднос с тарелками и стаканами и швырнула это все ему под ноги. — Попробуем еще раз. Кто эта сучка?

Из комнаты Хедды послышались испуганные крики, но ни Робин, ни Талли не обратили на это никакого внимания.

— Как ты мог?! — снова закричала Талли. — Как ты мог взять меня с собой? Как ты мог при нашем сыне, при нашей девочке, как ты мог стоять с ней, когда рядом были мы! Или все мы одна семья? — Талли горько усмехнулась. — Как же ты мог сделать это? Черт тебя побери, как ты мог взять меня с собой?

— Талли, о чем, черт побери, ты толкуешь?

— Робин! Все эти годы ты трахался с какой-то девкой? Трахался с ней все это время? Вот чем ты занимался все одиннадцать лет! — прокричала Талли.

Робин, стоя в дверном проеме, поднял руки — в мольбе? в гневе? в увещевании? Она швырнула ему под ноги тарелку.

— Талли, успокойся, ты в истерике.

— Я не в истерике! — завизжала она. «Тогда что же со мной? Я не узнаю себя», — промелькнуло у нее в голове. Но в сердце и глазах у нее стоял красный туман, и, пронзительно визжа, она кинулась на Робина, пытаясь вцепиться ногтями в его лицо.

Робин схватил ее за руки и попытался оттолкнуть от себя, но ярость придала ей силы, и она чуть не сбила его с ног.

— Талли, ты сошла с ума, — тяжело дыша, произнес Робин. Прижатый к стене, он удерживал ее руки. — Ты сошла с ума. Что с тобой?

— Ты ублюдок! Ублюдок! Как ты мог! Целых одиннадцать лет!

Ему пришлось сильно сдавить ей руки.

— Тебя-то что волнует, Талли? Что я мог или что одиннадцать лет? — спросил он.

Теперь Талли стала вырываться, она пыталась достать его ногой, пыталась сделать немыслимое: ударить ногой в пах.

— Пусти меня, ублюдок, — шипела она. — Пусти меня!

— Хорошо, я отпущу тебя, — сказал он и с силой оттолкнул ее от себя. Она с трудом устояла на ногах, огляделась и подняла с пола осколок стакана.

— Не вздумай, Талли, — предупредил Робин, — успокойся в конце концов! Успокойся, и, может быть, мы сможем поговорить.

— Не о чем нам разговаривать, ублюдок, — задыхаясь, она бросилась на него, но Робин был проворнее: он схватил ее за запястья и сдавил так сильно, что пальцы разжались, и она выронила осколок.

— Думай, что делаешь, — тяжело дыша проговорил он. Что обо всем этом скажут на процессе об опекунстве?

— Убери от меня свои грязные руки! — закричала она, и Робин опять оттолкнул ее. На этот раз сильнее. — Суд? — не унималась Талли. — О чем ты говоришь? Какой суд, если ты не отдаешь мне моих детей?

— Ты можешь забрать Дженнифер, — хрипло сказал Робин.

— А Бумеранг? Он тоже мой ребенок! Он тоже мой ребенок!