Таллин. Любовь и смерть в старом городе

Можно только догадываться о смятении в душе гренадера, когда уже во время следствия он узнал: коварная Прасковья решила воспользоваться его физической силой, а бежать из города планировала вовсе не с ним, а с неким прапорщиком Гильдебрандтом…

Только восшествие на престол Елизаветы Петровны, первым своим указом отменившей в России смертную казнь, спасло ревельского палача от мучительной и позорной гибели: суд приговорил его к колесованию.

Вместе со своей сообщницей гренадер был сослан в Сибирь на вечное поселение и каторжные работы. А ратманы, как говорят, еще более убедились в прозорливости законодательства былых времен. Во всяком случае, сведений о том, чтобы экзекуции в Ревеле проводили представители иных национальностей, отсутствуют — ремесло палача оставалось немецким до самого своего упразднения.

Упразднено оно было в ходе административной реформы семидесятых годов девятнадцатого столетия, когда магистрат сменила городская дума, а тома средневекового Любекского права отправились в архив.

Но уже за полвека до того аптекарь Йоханн Бурхарт — создатель первого в городе музея — приобрел в свою коллекцию средневековый меч ревельского палача: фактически по цене металлолома. Пыточным орудиям палача «повезло» еще меньше: их за бесценок продали какому-то старьевщику. Так что при создании Городского музея пришлось заказывать копии в Любеке.

* * *

Февраль 1699 года для ревельских палачей стал, вероятно, самым радостным месяцем за весь предшествующий период существования этой должности. Рескриптом короля Карла XII «бесчестие» с них было официально снято: отныне каждый член семьи палача мог выбирать для себя любую профессию, а сам он в случае смерти прежней супруги брать в жены любую горожанку.

Мириться со столь прозаической утратой таллинскими палачами их мрачновато-мистического ореола фольклор не намерен.

И вот уже рождаются предания, согласно которым монаршая милость была отнюдь не случайной, но по праву заслуженной.

Одно из них рассказывает, как в самую темную ночь года в дверь дома палача постучали. Впустив запоздалого гостя, хозяин не поверил своим глазам: раскачиваясь на декабрьском ветру, перед ним стоял скелет в истлевшем белом саване, сжимающий в руках волынку.

Палач точно видывал его раньше. Собравшись с мыслями, он сообразил: перед ним — главное действующее лицо полотна «Пляска Смерти», известного всякому, кто бывал на богослужении в церкви Нигулисте, явившееся в город собственной персоной.

Смерть подтвердила его догадки: в свое время члены магистрата не заплатили создателю картины сполна — сказали, мол, дела идут неважно и лишних денег в казне нет.

Тогда художник сказал: когда дела и впрямь пойдут плохо, придет вам в город помощник.

Настало время исполняться проклятию мастера: минувшим днем смертность в Ревеле впервые за его историю превысила рождаемость. Значит, с управлением городом люди справиться не в силах — и теперь Смерть по праву пришла перенять у них полноту власти.

От ошалевшего палача она требовала только одного — ключи от ратуши. А когда тот промолвил, что передать их кому-либо может лишь член магистрата, велела немедленно отправляться на пир в Большую гильдию: отцы города праздновали свое переизбрание.

С крайней неохотой захмелевшие ратманы вышли из-за стола. Наконец самые храбрые вызвались идти с палачом в камеру пыток, где тот осмотрительно запер свою гостью. Войдя же под ее низкий свод, в ужасе схватились за головы.

Призвали ратушного писаря. Тот подтвердил: действительно, минувшим днем демографический баланс был нарушен — и Смерть имеет основание требовать себе бразды правления.

Стали думать-гадать: кто отважится вызвать из-за праздничного стола самого бургомистра, постарается доходчиво сообщить ему о случившемся и упросит явиться в ратушу?

Никто на себя деликатную миссию брать не спешил. Согласился было вновь палач идти — да Смерть его не отпустила. Сказала, что он единственный из присутствующих ей доверие внушает.

На радость ратманов заприметил один из них нищего, через Ратушную площадь спешащего. Окрикнули его — да ни на грозные приказы, ни на щедрые обещания бедняк не отреагировал.

«Некогда мне, знаете ли! — кинул он через плечо, даже не оглянувшись на отчаявшихся отцов города. — Сын у меня, говорят, только что родился. Очень я на чердак к жене своей спешу».

Услышав эти слова. Смерть пронзительно вскрикнула, извлекла из болтающейся на плече волынки нечеловеческий звук, метнулась к двери — да и сгинула без следа, словно дурное сновидение.

Потрясенные отцы города немедленно постановили: пышные пиры по поводу выборов в магистрат раз и навсегда отменить, сэкономленные же деньги — раздать малоимущим родителям.

Не позабыли ратманы и отважного палача, в критической ситуации не потерявшего голову и не пустившего зловещую гостью в святая святых таллинской муниципальной власти. На целый год его освободили от налогов. А главное — решительно вычеркнули из списка городских париев, о чем уже наутро объявили через герольдов всему городу.

* * *