Талорис

Ушла недалеко, найдя сразу за поворотом низкое, корявое, многоствольное дерево дикой алыэ, без желтых плодов, со слабой листвой и растрескавшейся грубой корой, на которой слюдяными потоками застыла прозрачная смола. Помня о змеях, она внимательно осмотрела землю, затем осторожно села, желая побыть в тишине, подальше от шума и гомона лагеря и как можно дальше от вещи, что они украли из дворца герцога.

Здесь ее и нашла Лавиани.

Сойка, загорелая больше обычного, с повязанным вокруг головы карифским платком, точно разбойница, о которых девушка читала в детских сказках. Лук висел у нее за спиной, в деревянном футляре, на шее сверкала плоская золотая цепочка, которую она выиграла в кости несколько дней назад, а под мышкой женщина держала довольно объемный предмет, завернутый в темную ткань. Серебряный браслет, который Лавиани теперь носила вместо Шерон, отсутствовал. Видно, оставила в шатре, с Бланкой, «охранявшей» их вещи.

— Может, перестанешь дуться и мы наконец-то серьезно поговорим?

— Я не дулась. Я злилась. Это немного разные вещи, Лавиани. В последнее время, когда я злюсь, могут происходить события, не всегда зависящие от моей воли, особенно если рядом браслет настоящей тзамас.

— Рыба полосатая, — проворчала Лавиани, присаживаясь напротив Шерон на широкий камень и кладя сверток рядом. — Да нечего здесь злиться, девочка. Серьезно? Из-за нарушенного тобой слова? Так ты совсем ни при чем и, если честно, ничего не нарушала. Я все сделала са…

— Вот! — вскинулась Шерон. — Я злюсь исключительно потому, что ты решила все за меня. Будем честны, напала на меня, и кто-нибудь может даже сказать, что похитила. Я не безвольная кукла, Лавиани. И если каждый раз, когда я буду с тобой не согласна, ты станешь такое проделывать, то, клянусь Шестерыми, я действительно перестану контролировать свои эмоции. Ты не моя мать, а я не твоя маленькая дочь, чтобы решать за меня. Либо мы друзья, доверяющие друг другу, либо нет.

Сойка вздохнула:

— Ладно. Признаю. Я несколько поспешила с решениями. Прости меня.

Указывающая испытующе посмотрела на собеседницу и покачала головой:

— Герцог, в отличие от меня, такое не простит.

— Да и плевать на него. Мы навсегда уберемся из его страны.

— Ты вправду считаешь, что такие люди, как он, упускают таких, как я? Он может искать нас и в других герцогствах. И вернуть назад. Я нужна ему.

— Ты и мне нужна, — резонно заметила Лавиани. — Так что пусть этот надутый ишак попробует тебя забрать. Очень хочу посмотреть, как он такое проделает и найдет нас, особенно если ты не будешь каждый день поднимать мертвецов. Мир велик, а руки владетелей не бесконечны. Сейчас другие времена, девочка, далекие от Единого королевства, когда на помощь королю приходили великие волшебники. Да и им, полагаю, не всегда удавалось отыскать нужного человека — континент-то в то время всяко был поболее нынешнего.

Шерон сухо ответила:

— Даже если он нас не найдет, то его люди могут навредить тем, кто остался в Эльвате. Любому, с кем мы общались все те месяцы, пока жили там.

— Они ничего не знают, и им ничего не грозит.

Указывающая вспомнила стражников, что приходили за ней, Ярела, пыточную, Бати.

— Ты сама-то веришь в эту ложь?

— А то! — произнесла сойка и сдалась, видя глаза собеседницы. — Рыба полосатая! Моей жалости не хватит на весь мир и на всех, кому не повезло в нем оказаться, девочка. Я должна защитить тебя, а также Бланку, раз уж приходится ее за собой таскать. У всех у нас рано или поздно будут тяжелые дни и слезы. А я, представь себе, не могу не делать вещи, которые считаю правильными, только потому, что кто-то эти слезы должен будет пролить. Хочу быть честной с тобой сегодня, раз у нас такой разговор. Мы — два чудовища в обличье людей. Или два человека в обличье чудовищ. Это уж с какой стороны посмотреть. И все, что мы делаем, приведет и приводит к чьим-то слезам, страданиям, лишениям и боли. Подобного никак не избежать, если только ты не выкопаешь нору, не заберешься в нее и не завалишь выход камнем. Неприятные последствия будут всегда, до конца нашей жизни, вне зависимости от того, на чьей мы стороне. Поверь старухе. Раньше я убивала за Ночной Клан. Потом убивала за себя. Потом за моих новых друзей. Во всех трех случаях всегда появлялись пострадавшие. И виновные и безвинные, таков мерзкий закон, который не изменили ни асторэ, ни Шестеро, ни волшебники, ни даже шаутты. Так что я не буду жалеть о тех, кто остался в Эльвате, уж извини. Надеяться, что их не тронут, стану, но бросаться грудью на копья, защищая чужих людей — нет. Фламинго попросил помогать тебе, что я и делаю.

— Покидая город, на что ты рассчитывала?