Там, где нас нет. Время Оно. Кого за смертью посылать

— Нет, — сказал богатырь. — Я на этой земле князь. За все с меня ответ.

— Кня–язь, — насмешливо протянул планетник. — От меня императоры плачут и дочерьми откупаются, а тут кня–язь…

— Давай перевяжу, — предложил Жихарь. — Сам посуди, как тебя было не остановить — высосал бы озеро… Высушил ручьи…

— Кто бы говорил! — возмутился планетник. — Для меня вода — что для тебя зелено вино: сосу и тем пьян бываю. А не приходило тебе в дурную твою голову, что в вине тоже малые человечки алкалоиды живут, и в утробу к тебе лезут без всякой радости? А? Вот так же и вы для меня. Буду жаловаться Перуну, он тебя ужо громом-то шарахнет…

— Ну, Перун-то, положим, тебе на засуху полномочий не давал, — заметил Мутило.

— А ты почем знаешь? — взвился планетник Опивец. — Мне, может, кто поглавней Перуна… — и, как бы спохватившись, захлопнул с лязгом зубастую пасть.

— Ась? — снова приложил лапу к ушной дырке Мутило. — Поглавней Перуна? Кто же он такой будет?

— Это я так… к слову. Какую бы мне с человечка виру взять за урон здоровью?

— Меч возьми, — хмуро сказал Жихарь. Он-то ожидал честного боя, а тут всякие разговоры да жалобы… Но рассеки он планетника мечом — все его собратья оскорбятся и выморят Многоборье жарой либо водой… — Или меня головой возьми, — тряхнул он кудрями.

— Водяного коня прими, — предложил Мутило. — Давай людей сюда не впутывать. Все равно я его на ярмарку вел продавать…

— Больно нужен мне твой конь, — проворчал Опивец. — Больно нужен мне твой князь… У него и дочки еще малолетние… На ярмарку собрались, говорите?

— На ярмарку, — хором ответили князь и водяник, подобно провинившимся мальчишкам.

— Велено мне… Тьфу ты, — поправился планетник, — решил я так: пожертвуешь мне от чистого сердца самую бесполезную покупку, тогда тебя и прощу… Может быть… Не будешь другой раз в пьяном виде за нож хвататься! Кто на руку резок, тот вдовец будет…

Несмотря на недавний раздор с женой, оставаться вдовцом молодому князю никак не хотелось.

— Да я… — сказал Жихарь. — Да я тебе — хоть что! Пряников там, платков пестрых… Княжье слово даю!

— Невелика цена княжьему слову, сам знаешь, князья первые вероломны, — ухмыльнулся Опивец. — Ты мне лучше богатырское слово дай — так надежнее!

— Даю и богатырское! — махнул рукой Жихарь. — Самая бесполезная покупка — твоя! Куда ее тебе представить?

— А хоть сюда же, — сказал планетник. — Я сам за ней приду в свое время.

Он шлепнул по Жихаревой ладони горячей рукой, отряхнулся, как собака, и зашагал прямо в лес, не разбирая дороги.

— Эй, ты куда? — окликнул Опивца водяник. Все–таки они были родня, как ни крути.

— С Боровым есть разговор! — крикнул планетник, не оборачиваясь. — Он, сказывают, про меня обидную песню сложил…

— За меня еще добавь! — крикнул вслед Мутило. — А то завел обычай — оскорбительные песни слагать, — пояснил он Жихарю. — Даже про Морского царя! Да и своего собственного Лешего ни во что ставит этот Боровой! Один он хороший!

Богатырь стоял в оцепенении.

— Дешево я отделался… — сказал он наконец.

— Как-то даже слишком дешево, — задумался Мутило. — Тут какой-то подвох… Надо же — самую бесполезную покупку! С каких щей он так нынче раздобрился, человек его задери?

— Знаешь что? — сказал хитрый Жихарь. — Как приедем на Полелюеву Ярмарку, ты мне напомни, чтобы я первым делом самый черствый печатный пряник купил. Пущай подавится на здоровье!

А потом снова взглянул на коня Налима — и позабыл про все на свете.

Глава третья

Хлеб — всему голова.

Пословица

Сопровождавшие Жихаря дружинники, числом трое, без всякого удовольствия услышали, что князь в них более на сегодня не нуждается, поскольку собрался по важному и секретному державному делу на ярмарку. Им предстояло нынче объясняться с княгинею, а от нее, как от всякой женщины в тягости, можно было ожидать чего угодно. Смертью, конечно, не казнит, но зато такого наслушаешься — и обыденных слов, и тех, что она в своих книжках вычитала…

Дружинники поворчали, приняли алый плащ и позолоченный шлем и неспешно потопали по лесной тропе, ведущей на дорогу.

Ехать на водяном коне, если он покорился седоку, не в пример приятней, чем на обычном, даже и без седла. Ведь у водяного коня нет никакой хребтины, спина мягкая, сулящая седалищу всадника большое облегчение. Словно бы несет тебя речная стремнина…

— Так мы и вправду до вечера не доберемся, — рассердился Мутило, пристроившийся за княжеской спиной и вцепившийся лапами в широкий кожаный пояс Жихаря. — Тоже мне богатырь! Трюх–трюх, трюх–трюх… Не на водовозной кляче едешь! Смелее надо! Отчего шпоры-то не надел? Тогда каблуками его изо всей силы! Не бойся, не поранишь!

— Не начал бы конь ликовать, — сказал Жихарь. — Дело незнакомое… Да и лес тут густой, влепит он нас в дерево за милую душу… Тебе-то что — ты только рожу об мою кольчугу поцарапаешь, а мне каково придется?

— Как мы о своем княжьем здоровьице-то печемся! — сказал Мутило и пребольно, даже сквозь кольчугу, ущипнул богатыря. — Давай тогда я сяду вперед, а ты, главное, кафтан мне не порви — новый покупать будешь!