Там, где престол сатаны. Том 2

Странное, однако, дело: не более десятка человек из толпы богомольцев отозвались на призыв Максима Михайловича и робкими шагами двинулись к заветным дверям. Остальные стояли как вкопанные, подозрительно всматриваясь и в самого г-на Генералова, в черный его «Мерседес», в другие машины, из чрева которых доставали ящики, свертки, гремящие стеклом коробки, и по рукам, живой цепью, передавали в служебную дверь, где на первом этаже, на кухне, облачившись в белые фартуки и белые же колпаки, уже во всю стучали ножами, разделывая мясо, два черных повара, скворчали сковородки, вертелись в электрошашлычницах шампуры с кусками истекающей соком нежнейшей баранины, парились в духовках кокотницы с жюльенами, с хлопками, подобными выстрелам, вылетали из бутылок пробки; где возле поваров, с лицами, уже залоснившимися от жары и потому особенно черными, крутились на подхвате молоденькие поварята, и официантки, одна краше другой, в розовых передничках, розовых колготках и розовых кружевных наколках уже катили уставленные тарелками и блюдами тележки к лифту, взлетали на второй этаж и снова спускались вниз. Не мешкая, следует признать, как на духу: многое перевидал Отдел церковных связей, многих известнейших в мире людей принимал в своих стенах, о чем неложно свидетельствуют записи в книге почетных гостей, в которой можно найти имена королей, принцев крови, президентов, патриархов и даже принцессы Флоры, столь непримиримо ратовавшей за полное и окончательное запрещение мин и трагически погибшей на минном поле, пусть это будет минное поле жизни, какая, в сущности, разница?! – да, много было здесь приемов, встреч, конгрессов, но такого, точно, еще не бывало. Каков размах! Каково желание создать непринужденную обстановку для обсуждения наиважнейших вопросов! Каковы, елки-палки, затраты, возложенные на алтарь единения всех мыслящих представителей отечественного православия! Богомольцы, однако, кроме помянутого робкого десятка (от которого, едва войдя в двери, тотчас откололись и вернулись трое: две благочестивые женщины и бедно одетый и прихрамывающий молодой человек), по-прежнему стояли молчаливой и уже даже враждебной толпой.

– Что же вы?! – широким жестом еще и еще раз приглашал их Максим Михайлович к изысканной трапезе и глубокомысленным собеседованиям. – Возлюбленные! Нет здесь ученых и неученых, богатых и бедных, знатных и незнатных – есть лишь мои гости, граждане дорогого мне Отечества. Прошу!

Никто, однако, не двинулся с места. И более того скажу вам, отцы и братья: была среди пришедших к всенощной Матрена Тимофеевна Погорелова, горбатая старушка с клюкой, проживающая в Малом Кондратьевском переулке, в ветхом доме, да еще в полуподвальной комнате, чуть ли не половину которой занимал киот с иконами древнего письма. Ей, честно говоря, из ее Малого Кондратьевского куда было ближе доковылять до храма Иоанна Предтечи, что в переулке Павлика Морозова, где, кстати, служил Антон Краев, которому, между нами, не дал Бог диаконских даров. Какой из него, судите сами, диакон: голос слабенький, бороденка точь-в-точь как у козла, на маленьком носике очочки, и от его «Миром Господу помолимся!» никому никогда не становилось на душе и тревожно, и радостно, и с головы до пят не охватывал никого озноб восторга.

– Разве это дьякон! – горько сетовала Матрена, не осуждая (Бог не велит), а всего лишь сравнивая. – Ни глотки, ни пуза, ни бороды. Вот отец Матвей был – как даст «Рцем вси», и стекла звенят, и свечи дрожат, и мене саму аж шатает. В клюшку-то вцеплюсь и стою.

Что взбрело в ее трясущуюся от старости голову, чтобы в метро, с пересадкой, а потом еще и на трамвае именно в нынешний вечер притащиться в Кириллов монастырь, и что там слезящимися глазами она углядела в Максиме Михайловиче, но, тыча по направлению г-на Генералова и его «мерседеса» своей клюкой, она завопила:

– Антихрист! Антихрист! Антихрист!

Народ взволновался и согласно осенил себя крестным знамением. Кое-кто, бесстрашно выступив вперед, начертал знак спасительного Креста, целя в представительную фигуру Максима Михайловича и повторяя при этом дрожащими от ужаса голосами:

– Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его…

Его высокопреосвященство криво усмехнулся, и в карих его глазах – всем показалось – вспыхнули зеленые огоньки. Зловещими были они? Может быть. Было в них нечто инфернальное, попросту говоря – отсвет бушующего в преисподней пламени? Не исключено. Направлены ли были они в сморщенное, как печеное яблоко, и размером с кулачок лицо Матрены Тимофеевны? А на кого же еще, собственно говоря, мог смотреть Максим Михайлович? Но что-то не дает нам право окончательно согласиться с утверждениями богомольцев об адской природе этих самых зеленых огоньков, ибо именно в то же само время и в том же самом месте мы наблюдали в глазах Максима Михайловича одну лишь откровенную насмешку.

– Матрена! – погрозил он горбатой старухе архиерейским посохом. – Смотри у меня!