Там, где раки поют

Киа оглянулась через плечо, кивнула. Чез выпрыгнул на берег, подал ей руку – длинные загорелые пальцы, раскрытая ладонь. Киа растерялась: коснуться кого-то значит отдать часть себя, безвозвратно.

И все же она вложила руку в его ладонь. Опираясь на него, шагнула на корму, села на мягкую скамью. День выдался погожий, и Киа в наряде, подсмотренном у других, – в белой блузке и обрезанных джинсах – выглядела в этой лодке вполне уместно. Чез сел рядом, слегка задев ее рукавом.

Лодка повернула в океан. На большой воде качало сильней, чем в плавнях, и Киа знала: стоит катеру чуть накрениться, и они заденут друг друга плечами. В ожидании прикосновения Киа избегала смотреть на Чеза, но не отодвигалась.

Но вот катер подкинуло на большой волне, и рука Чеза, теплая, мускулистая, встретилась с ее рукой. Отодвинулась, снова встретилась, и так с каждой набегавшей волной. А когда под самым днищем катера взбух гребень, они соприкоснулись и бедрами. Киа перестала дышать.

Они шли вдоль берега на юг, одни в пустынном море, и Чез прибавил скорость. Десять минут спустя показался белый песчаный пляж, растянувшийся на несколько миль, закрытый от остального мира стеною леса. Где-то далеко впереди белоснежным веером вдавался в море мыс Пойнт-Бич.

Чез, кроме “привет”, еще ни слова ей не сказал, молчала и Киа. Он причалил, достал корзину для пикника, пристроил на песке, в тени борта.

– Пройдемся?

– Да.

Они шли вдоль кромки воды, ноги вязли в мокром песке, вода у щиколоток завивалась крохотными воронками.

Чез не пытался взять ее за руку, но их пальцы то и дело встречались. Иногда оба опускались на колени полюбоваться раковиной или причудливо извитой морской травой. Чез был улыбчив, с озорными голубыми глазами, дочерна загорелый, как Киа. Они были красивой парой, оба высокие, статные.

Киа знала, что Чез в университет не пошел, остался работать у отца. В городке он звезда, местная знаменитость. Киа тревожилась: вдруг и она для него очередной пляжный трофей, как ракушка, – повертел в руках да и швырнул на песок? Но продолжала идти с ним рядом как ни в чем не бывало. Хватит с нее любви, ей нужно лишь заполнить пустоту внутри, покончить с одиночеством. Но сердце она никому больше не откроет.

Примерно через полмили Чез с шутливым поклоном предложил сесть на песок. Они устроились, привалившись спинами к коряге, зарыли ноги в белоснежные кристаллики песка.

Чез выудил из кармана губную гармошку.

– Ой, – удивилась Киа, – ты умеешь играть?

Язык во рту ворочался с трудом – она отвыкла говорить.

– Да я не особый мастак. Но если есть слушатель и сидит рядом, на песке возле коряги…

Прикрыв глаза, он заиграл “Шенандо”, пальцы его[10] трепетали, точно билась о стекло птица. Мелодия была нежная, печальная, как воспоминание о далеком доме. Вдруг Чез прекратил играть, подобрал ракушку чуть побольше монеты, кремового цвета, в красно-лиловую крапинку:

– Смотри!

– А-а, это морской гребешок, Pecten ornatus, – объяснила Киа. – Мне такие попадались считаные разы. Представителей рода здесь много, но этот вид водится южнее, в наших водах для него слишком холодно.

У Чеза глаза на лоб полезли. Каких только слухов о ней не ходило, но никто не говорил, что Болотная Девчонка, не способная правильно написать даже слово “кот”, знает латинские названия моллюсков и где они обитают, – ну и дела!

– В этом я ни бум-бум, – сказал он, – но смотри, какие у нее завитушки. – Крохотные “крылышки” по бокам раковины изящно закручивались. Чез положил ракушку на ладонь, перевернул. – Вот, держи. Это ты у нас любительница раковин.

– Спасибо. – Киа спрятала ракушку в карман.

Чез сыграл еще пару-тройку песен, закончив исковерканной “Дикси”, а потом они вернулись к лодке и корзине[11] с припасами, устроились на клетчатом пледе и принялись за еду – холодную жареную курицу, соленую ветчину, печенье, картофельный салат, маринованные огурцы с укропом и слоеный торт с толстой карамельной глазурью, все домашнее, завернутое в вощеную бумагу. Чез откупорил бутылку с колой, разлил в картонные стаканчики. Ни разу в жизни Киа не пробовала газировку, она дивилась и роскошному угощению, и аккуратно сложенным полотняным салфеткам, и пластиковой посуде. Были даже крохотные оловянные солонка и перечница. Еду ему, скорее всего, мама собирала, подумала Киа, наверняка не знала, что у него свидание с Болотной Девчонкой.

Они негромко беседовали о морских птицах – о пеликанах, о песочниках, – не касались друг друга, почти не смеялись. Киа указала на пеликанов, летевших неровной цепочкой, Чез кивнул и придвинулся ближе, слегка задев ее плечом. Когда Киа подняла на него взгляд, он взял ее за подбородок и поцеловал. Нежно коснулся шеи, пальцы легко, точно перья, соскользнули к груди. Обнимая и целуя ее все настойчивей, он откинулся на плед, увлек за собой и Киа. И, подмяв ее под себя, коленом раздвинул ей ноги, одним движением задрал блузку. Киа мотнула головой, вывернулась, черные, полуночные глаза яростно сверкнули. Она одернула блузку.

– Тише, тише. Успокойся.