Там, где смерть и кровь, не бывает красоты

– Да это я на всякий случай. Полагаю, этой ночью уже никто сюда не придет, но вы, господин Пискунов, будьте настороже.

Теперь уже втроем они бесшумно метнулись к дому и скрылись за углом, оставив Пискунова в одиночестве. И вот какая штука: когда он в прошлый раз был на пустынной улице, но за оградой, он ничего не боялся. Правда-правда! Тогда Пискунов чувствовал, что он – при исполнении, его дух поддерживало осознание своей ответственности, а тут защемило нерв, нехорошо так защемило, а вместе с нервом прищемило и дух. Даже когда он лично залез во двор и обошел этот дом, не было у него так погано на душе. А все оттого, что задач своих сегодня он не знал, не поставили его в известность о том, зачем они идут в дом. Кстати, и с собой его не взяли, пренебрегли-с! Татарскую рожу, на которую и смотреть-то страшно, взяли, а его, Пискунова, сыщика со стажем, нет! И что тут на ум приходит? Дело они затеяли противозаконное, затеял-то Виссарион Фомич Зыбин, но отвечать-то не он будет.

А тут еще кругом – стволы темные, не увидишь, кто за ними притаился, не угадаешь их помыслов. И мрак полнейший: дом чернел в глубине двора некой фатальной тенью, кроны шептали что-то на разные лады, и мерещилось разное…

Савлык выудил из вещевого мешка портянки и велел обмотать ими ступни Кирсанову и второму сыщику. Веревками он тоже запасся, так что обмотки прикрепили надежно. После чего он исследовал замок черного хода, ощупал его пальцами, наконец, распахнул жилет, а там у него… Кармашки маленькие рядами пришиты, в каждом – стержни какие-то заковыристые, один из них и вынул Савлык. Недолго он возился и замок открыл. Все трое бесстрашно вошли в полнейшую темноту и абсолютную тишину, и второй сыщик осторожно прикрыл дверь. Савлык придержал юношей рукой, шепнув:

– Ждать, когда темнота разглядеть будет.

Кирсанов понял его скверный русский язык, облокотился спиной о стену, закатил глаза к потолку, хотя что там можно было увидеть? Вскоре во мраке действительно проступили очертания потолка и балок, коридора, проваливающегося в черноту, несколько ступеней лестницы, ведущей на второй этаж. И все же этого было недостаточно, чтобы начать путешествие по дому. Кирсанов, как самый сообразительный, предложил Савлыку:

– Давай рассвета подождем?

– Рассвет – плохой дело, – возразил Савлык. – Опасный дело. Коли ти видел, то и тебя все видел.

– Ну хоть чуточку посветлеет пущай. Свет зажигать нельзя, а в темнотище эдакой мы шеи себе посворачиваем.

– Ха, – хохотнул второй сыщик. – Али нам свернут!

– Савлык, – толкнул в бок локтем татарина Кирсанов, – сам подумай, лучше будет, коль мы наткнемся на что-нибудь да шуму наделаем?

– Не видишь? – огрызнулся татарин. – Савлык думу думат.

– Разумеется, не вижу. И под ногами ничего не вижу.

– А шито искат будим? – поинтересовался татарин.

– Кабы я знал, – вздохнул Кирсанов. – Просто поглядим, что здесь и кто, а там Виссариону Фомичу доложим, он и решит, чего ему надобно.

Стояли и ждали, пока глаза хоть что-то разглядеть сумеют. Но весенние ночи – не зимние, они раньше заканчиваются, а в преддверии рассвета уже задолго до него становится чуть светлее, хотя небо еще остается темным. Наверное, звезды опускаются ниже, чтобы осветить нашу грешную землю; а может, это они сами уже с темнотой освоились.

– Пашли, – кивнул головой Савлык.

Кирсанов шел за ним, замыкал цепочку второй сыщик… Все трое вдруг одновременно замерли, услышав чей-то храп. Поскольку Савлык шел первым, он и заглянул в большую залу, но и Кирсанову охота была посмотреть.

Горела слабо керосиновая лампа, еле тлел фитилек. Лампа стояла на жардиньерке рядом с диваном, на который и посмотреть-то страшно – такой он был старый, ободранный. Да и повсюду кругом царила удивительная разруха, будто люди здесь когда-то жили, давным-давно, но в том-то и дело, что на диване спала баба! Какова она была на вид, ни татарин, ни Кирсанов не увидели: баба лежала спиной к ним и громко храпела.

Двинулись дальше, заглядывая во все комнаты по дороге, поднялись на второй этаж, не издавая шума, словно эти три человека не имели веса. Здесь и вовсе было полнейшее запустение, старый сломанный стул никто не удосужился убрать с дороги. Начали заглядывать в комнаты, но предельно осторожно, опасаясь, что, кроме бабы, здесь еще кто-либо спал.

Никого… Никого… Никого…

– Тчш! – приложил палец к губам Савлык у предпоследней двери.

Он обследовал дверь, можно сказать, обнюхал ее снизу доверху, долго щупал ее пальцами, словно женщину – нежно, еле касаясь, затем вставил отмычку в замок и развел руками:

– Задвижка заперт. Оттудова.

То есть изнутри. Кирсанов не поверил, что пробраться в комнату невозможно. Он отстранил Савлыка, желая лично убедиться…

– Это ты, милый? – послышался девичий голос из комнаты.

Кирсанов застыл. Савлык, вжав голову в плечи, почесывал на скуле бородку, а третий ждал, что предпримет сыщик, которого Зыбин назначил главным.

– Я, – вдруг сказал Кирсанов, впрочем, он это не сказал – выдохнул на полушепоте, тем самым заглушая тембр своего голоса. – Открой…