Там, где ты

— Я хочу знать, в чём конкретно меня обвиняют.

Мистер Редмон мне отвечает, и я теряю дар речи.

Полицейский затягивает вокруг моих запястий хомут.

Я пытаюсь состыковать обвинение с реальностью, но в голове крутятся только противоречивые картинки. Я никогда, никогда в жизни не отправлял «сообщение откровенного сексуального содержания», тем более ребёнку. И, чёрт подери, как, как то, что я называл его оболтусом, можно истолковывать как сексуальное домогательство, непристойное поведение или детскую порнографию? Это полный бред! Когда я доберусь до адвоката, то разделаю этого парня под орех.

Я протестую против наручников:

— Это оскорбительно. Я здесь работаю. Вы не имеете права демонстративно выводить меня в наручниках, как преступника. Я не сделал ничего плохо. Что бы этот ребёнок не наговорил вам, это — наглая ложь. Я хочу видеть доказательства. Мистер Редмон, — говорю я, поворачиваясь к нему снова. Он то должен понимать, что это полное безумие. — Я бы такого никогда не сделал. Этот ребёнок затаил на меня злобу. Вы знаете это.

Полицейский указывает на стул и велит мне сесть.

Я не хочу садиться. Я хочу защитить себя. Я хочу, чтобы они услышали меня. Я хочу, чтобы они показали мне доказательства, если таковые есть. Но они молчат, будто воды в рот набрали.

Полицейский приближает своё лицо к моему. В его дыхании слышен запах утреннего кофе и меня от него подташнивает.

— Сядьте, или я заставлю вас сесть, — говорит он так, будто применить по отношению ко мне силу доставит ему удовольствие.

Не даю ему ни малейшего шанса.

— Можно я хотя бы позвоню своей бывшей жене? Боже правый, у меня есть дочь. Она должна знать.

— У вас скоро будет возможность сделать звонок.

Патрульная полицейская машина припаркована на обочине, прямо перед парадным входом в школу. Когда звенит звонок на четвёртый урок и коридоры пустеют, меня ведут к машине, мимо секретарей и коллег, которые, завидев нас, опускают головы и внезапно становятся ужасно занятыми. Это унизительно, но я настолько зол, что едва понимаю, что творится вокруг.

Роберт

Первый звоночек, что что-то неладно, появляется во время четвёртого урока с оркестром. И всё сводится к одному: кого-то арестовали.

Один фаготист сходил на разведку и через постеры на окнах в библиотеке случайно увидел полицейский эскорт. Я не задумываюсь об этом. Возможно, сегодня сюда приводили собаку-ищейку на наркотики и кого-то поймали.

На пятом уроке английского языка мисс Уэзерфорд целые двадцать минут проводит за дверью класса, тихим голосом разговаривая со своим коллегой. Нам велено самостоятельно читать «Над пропастью во ржи», но в классе все больше перешёптываются, чем читают.

Впервые я слышу слово «учитель» и холодею. Входя на шестом уроке в класс матанализа и ещё не увидев заменяющего учителя за столом Эндрю, понимаю, что что-то случилось. Бросаю свои вещи, отпрашиваюсь в туалет и набираю его номер. На вызов отвечает незнакомый голос.

— Простите, ошибся номером, — бормочу я.

Глава

 

43

Роберт

Мисс Момин появляется на подъездной дорожке уже в полночь. Я жду на крыльце.

Ворота гаража с грохотом опускаются и слышно, как она оживлённо болтает с Кики. Через минуту открывает входная дверь. Я встаю и поворачиваюсь к ней.

— С ним всё в порядке?

Она смотрит на меня холодным взглядом и складывает руки на груди.

— Он сейчас в КПЗ. Я уже связалась с адвокатом. Если повезёт, то сегодня ему предъявят обвинение. Адвокат считает, что в любом случае, его выпустят через сорок восемь часов. Я с ним не разговаривала.

— В чём его обвиняют?

Изнутри дома слышится голос Кики: «Мамочка!». Мисс Момин отвечает, что она уже идёт, и прикрывает за собой дверь чуть плотнее. И снова на меня смотрит.

— Я хочу знать, что происходит между тобой и моим бывшим мужем.

Я знал, что так будет.

— Он — мой учитель матанализа.

— Не лги мне, Роберт. Ты мне достаточно лгал. Это ты был с ним в субботу вечером?

Я молчу.

Она ухмыляется, но вид у неё такой, будто она вот-вот расплачется.

— Я хочу знать, в чём его обвиняют, — говорю я тихо.

— Они говорят, что он, среди всего прочего, отправлял ученику текстовые сообщения откровенного содержания.

— Он на такое не способен.

— Не способен? — Она замолкает, потом раздражённо говорит: — Я уже не знаю, на что он способен, а на что нет.

— Как вы можете такое говорить? — теперь сержусь я, и мне наплевать, что она знает. — Он — хороший и порядочный человек.

— Он — учитель, — шипит мисс Момин. — А ты — просто мальчик, ученик, его ученик. И ты!... Ты хоть представляешь, что ты натворил? Чего ты ему стоил?

— Я люблю его и...

Она сдерживает дыхание.

— ...и он любит меня.

Рядом с Майей появляется, надувая губы, Кики.

— Мама, я хочу есть, — говорит она, держа палец во рту.

По щеке мисс Момин стекает слеза. Она смахивает её ладонью и гладит волосы дочери.

— Иду, малышка.

Кики замечает меня только сейчас. Её надутые губы растягиваются в широкую улыбку. Кики вытаскивает палец изо рта и протягивает мне собаку.

— Спот.

Я тянусь пригладить её игрушку, но мисс Момин дёргает Кики назад.