Там, где ты

Мы выезжаем на улицу, и я совсем не задумываюсь, куда мы направляемся. Я просто еду вперёд, поглядывая, когда могу, через консоль на Роберта. Он сцепил руки на груди в замок и его сильно трясёт, как будто он замёрз. Я знаю, что ему больно. Потому что он потерял отца... или потому что у него отца так никогда и не было.

Немного позже мы въезжаем на парковку перед моим жилищем. Где-то в глубине души я знаю, что это плохая идея. Но сейчас я совсем не думаю о последствиях. Я думаю только о молодом человеке, мир которого рушится.

За парковкой в нижних блоках располагаются в ряд маленькие благоустроенные квартирки с отдельным входом и большим широким окном, выходящим на бетонное крыльцо. В последний раз, когда Роберт стоял на таком крыльце, я отправил его домой.

Я обнимаю его за плечи и веду к своей квартире, пока он яростно трёт глаза. Отпираю дверь и приглашаю его войти, но тут Роберт поворачивается и прямо падает мне на грудь. У меня невольно вылетает:

— Всё в порядке, малыш.

Закрываю за собой дверь, удерживая Роберта, который, вцепившись пальцами сзади в мою рубашку, рыдает, уткнувшись мне в плечо. Когда судорожные всхлипы затихают и им на смену приходит что-то наподобие икоты, он прижимается лицом к моей шее.

— Ну же, — говорю я, отстраняясь. Усаживаю его на диван, потом приношу небольшой бокал вина и сажусь перед ним на столик.

Он делает глоток, кривится, потом выпивает всё до дна. Беру бутылку и снова наполняю его бокал. Роберт смотрит в него, но не пьёт.

— Простите, — говорит он тихо.

— Не извиняйся. Каждому время от времени нужно хорошенько проплакаться.

Он шмыгает носом и протирает глаза основанием ладони:

— А вы когда плакали в последний раз?

Мне хочется, чтобы он не переживал, что дал волю своим чувствам, но сейчас мне кажется очень важным быть с ним честным. Поэтому говорю правду:

— Не знаю. Думаю, это было давно. Сегодня утром, когда Кики не хотела отпускать мою ногу, я с трудом сдержал слёзы. Мне пришлось её стряхивать, как собачку. Это очень больно.

Он слабо улыбается, но всего лишь на мгновение.

— Хочешь поговорить? — спрашиваю я.

Он пожимает плечами и тяжело сглатывает.

— Я думал, что после его смерти мне станет легче, — наконец говорит он, катая бокал между ладонями, — но сейчас я чувствую себя таким опустошённым. — Он поднимает на меня взгляд. — Таким... ничтожным.

— Ты совсем не такой.

Его взгляд блуждает по моему лицу и на секунду останавливается на моих губах. Я чувствую, как невидимая упругая нить, туго натянутая между нами, как резиновая лента, сейчас ослабнет. Потом он снова смотрит мне в глаза и говорит:

— Спасибо.

Роберт обводит взглядом мою квартиру. С места, где он сидит, виден каждый её уголок, за исключением ванной комнаты и внутренней части шкафа.

— Где вы спите? — спрашивает он.

— Там, где ты сидишь.

— Так я сейчас в вашей постели?

— Я притворюсь, что ты этого не говорил.

Роберт коротко смеётся — первый звук радости, услышанный от него почти за всю неделю. Я ловлю себя на том, что сильно за этим соскучился. У меня появляется чувство, будто холодным зимним утром я наконец увидел солнце.

— Можно я воспользуюсь вашей ванной? — спрашивает он.

— Собираешься засунуть нос в мои шкафчики?

— Возможно.

Я улыбаюсь в ответ и киваю ему головой в сторону ванной комнаты.

Пока Роберт в ванной, я ищу, что бы приготовить. Пока я достаю оставшиеся с вечера котлеты и булочки для гамбургеров, потом ставлю их на стол, я слышу, как в унитазе смывается вода, потом открывается и снова закрывается кран. Я слышу, как Роберт открывает шкафчик с медикаментами, шкаф под раковиной и отодвигает занавеску в душе. Думаю, что он делает это всё нарочно громко. Чтобы я знал. У меня нет секретов, но такой явный досмотр меня забавляет.

Включаю духовку. Когда Роберт открывает воду, чтобы набрать себе ванну, я как раз нарезаю помидор. Из-под двери слышен характерный запах пенки для ванной «Мистер Баббл».

— Чёрт, это средство так пенится! — выкрикивает Роберт.

Я посмеиваюсь, уменьшаю мощность в духовке, заворачиваю мясо в фольгу и закидываю его внутрь.

Роберт появляется где-то через полчаса. Я в это время смотрю по CNN какие-то новости. Белая рубашка расстёгнута и вытянута из брюк. В руках он держит за пластиковую ручку соску и, широко улыбаясь, крутит ею у себя перед лицом.

— А-а, вот где я её оставил, — говорю я, выхватывая у него соску и засовывая её в рот по пути на кухню. Потом кладу соску на стол. — Чувствуешь себя лучше? — спрашиваю, оглядываясь через плечо.

— Да. Том Круз уже признался в своей ориентации?

Бросаю взгляд на экран телевизора:

— Если бы это случилось, то вряд ли бы это стало большой новостью. Что тебе положить в гамбургер?

— Что есть.

Устраиваюсь на диване рядом с Робертом. Он берёт слипшиеся бумажные тарелки, разделяет их и ставит на столик. Передаю ему холодную банку кока-колы. Он ставит её рядом со своей тарелкой и берёт с оловянного подноса, на который в конце каждого дня я выворачиваю содержимое своих карманов, корешки билетов.