Там избы ждут на курьих ножках...

В другом помещении напротив, наоборот, столько гадости было — много больше, чем злата-серебра. Всякая блевотина, навоз, ведра с помоями, железо ржавое и плети, лошадиные и воловьи сбруи, несколько гробов с человеческими останками и синюшными и почерневшими местами покойниками, которые, к счастью, вели себя, как должно, лежали тихо и пускали пузыри от разложения. Лежали тут многие куклы с человеческими волосами и ногтями, в основном, восковые, утыканные иглами, с оторванными руками и ногами, с обезображенной головой, кривые зеркала — и Манька выносила все это из избы, перво-наперво предлагая водяному. Но тот и радовался бы, но будто в полон себя продавал за богатства неисчислимые.

— Это, Маня, самой тебе пригодится, — по-дружески советовал водяной. — Узда какая! Крепче не бывает, сносу ей не будет! Придется лошадь запрячь, где возьмешь? Ах, какая узда! — он прищелкивал языком и умильно ронял слезу, приживая уздечку и сбрую к сердцу. — Ты, Маня, не обманывайся ветхостью видимой, не простая это узда, с нею и на небо, и в землю…

— Я же дарю! — возмущалась Манька.

— Маня, блевотина эта — средство от всех хворей! Покойники эти, работают без устали — лучше работника не найдешь! И смирные, и зависти в них нет… А куклы-то, куклы! Это ж кто сколько добра в избу положил?! Хоть тесто замешивай, чтобы дитя себе вылепить! — водяной плакал от счастья и брал бы все, но совесть не позволяла. — А навоз на землю положи — пройдет полгода и увидишь, как заколосится пшеница на таком навозе… А помои-то сытые какие! Вместо дрожжей их держи, ложку помоев на бочку воды, сытнее корма не сыскать на белом свете!..

Что-то сразу просачивалось сквозь пальцы кровавой слезой, и падали они на землю и оставались застывшими камушками или рубинами, если слеза была кровавая, или крупным бриллиантом, если слеза была чистая.

В последнюю очередь вынесла Манька резной сундучок, в котором лежала одна золотая монета из червленого золота, такая тяжелая, что рука не держала.

На монете она с удивлением обнаружила круг уже со знакомой размашистой буквой А.

— Это тоже водяному отдать? — спросила Манька, разглядывая монету.

— Ну, другой и посоветовал бы, — ответил Дьявол, — но я на совесть никогда не жаловался. Он этой монетой и меня купит! Себе возьми — и золото, и камни. Украсишься когда-нибудь, когда железо сносишь. А то смешно, железо — и такое богатство! Нелепо. Это цена, которую я заплатил вампиру за его душу. Моя валюта! Можешь прямо сейчас положить ее в мой банк. Надежнее банка нету! — заверил он. — Процентная ставка у меня один к одному! Купить на такое золото многое можно.

— Например? — живо заинтересовалась Манька. — Что я могу купить?

— Например… — Дьявол задумался. — Царь бесплодных земель забрал твою плодородную землю. И я могу помочь тебе забрать его землю, как он забрал твою. За процент. Она, в общем-то, бесхозная, хоть и пустыня. На таком навозе, да на таких помоях, да с таким средством от всех хворей, ее уже пустыней не назовешь. Так черная кровь вампира хоть сколько-нибудь, да принесет тебе прибыли.

— А разве так можно?! — прищурилась Манька.

— А почему нет? Я же Бог Нечисти! У меня не так, как у Бога бедного человека! Или пролей помои, навоз и мочу на себя саму. И будет земля твоя, как земля вампира. Или подай мне валюту на блюде, и купи у меня голову вампира. Тут же принесу!

— Проклятие на него наслать? Подрезать его? — опешила Манька.

— Кто как не ты станешь самой паскудной нечистью, если нашлешь проклятие на Царя? Он же посылает через свою пустыню черных птиц, которые устрашают твою землю. И ты пошли. И они будут устрашать его пустыню. Твоя земля, правда, тоже станет пустыней, но каждый, кто увидит ее, уже не соблазнится о ней. Но опять же, советую сначала сносить железо, чтобы не одна тварь, поселившаяся в твоей земле, не пошла от Царя на поклон. Тебе не привыкать скитаться по пустынной местности, а он еще так не жил, так что у него много появится пространных размышлений о жизни проклятого.

— И что? У него будет пустыня, у меня пустыня… А где умное решение? Вампиром мне предлагаешь стать? И войдем в одни ворота города МилоСулимРу? Или обоим протиснуться осликами в МилАсурНам? Знаешь что… — Манька подбросила увесистый слиток золота, поймала его, неожиданно заметив, что крест крестов, болтающийся на цепочке на шее, вдруг изменился: Теперь он был прозрачный, как горный хрусталь, в глубине его Манька разглядела брызжущие кровавые струи, которые растекались, наполняя его рубиновым светом. И еще он стал слегка теплым. И золото, и крест крестов потянулись друг другу, будто притягивались два магнита. — Ой, что это… они? — испугалась она.

— Крест крестов — оправа для монеты, — сказал Дьявол, показывая Маньке, как их соединить вместе.

Золото вошло в крест крестов и будто срослось с ним. Буква А на монете точно легла в букву в оправе. Он небрежно опустил медальон, и он упал на Манькину грудь.