Там, откуда ушли реки

С барханов на солончак ночью заполз песчаный удавчик. Ему повезло. Он отлично поохотился, кого-то съел и раздулся до неузнаваемости — настоящая колбаса. Сытого удавчика одолевает непреодолимая лень. Ему бы возвратиться на бархан, где так легко зарыться в песок. Нашел первую попавшуюся норку, но в нее поместилась только передняя часть тела, остальное осталось торчать снаружи. Осторожно вытащил его из норки, чтобы сфотографировать, и положил на чистое место. Ему бы, такому сильному, вырваться из рук, убежать, но куда там, если живот набит до отказа. Свернулся пирамидкой, лежит, даже язычок высунуть ленится.

Я взял удавчика в руки, поднял над землей. Хоть бы два-три раза бросился с раскрытой пастью, зашипел бы подобно ядовитой змее, выпятил наружу синевато-розовую, скверно пахнущую железу! Но и это сделать удавчику лень. Донес я его, лентяя, до машины и уложил в клеточку. Потом пожалел, отпустил.

Теперь мы не сводим глаз со спидометра машины. От «Белых развалин» на севере, судя по карте, должно находится еще одно городище.

Я использую каждую возможность для осмотра местности. Вдруг встречу что-нибудь интересное. Остановились готовить обед. Отошел в сторону от дороги и внезапно наткнулся на сухую протоку. На ее дне сверкала беловатая и сильно мутная вода, в ней плавало множество черных головастиков жаб. Откуда здесь, в сухой пустыне, прижились жабы? Видимо, испокон веков ютились вблизи этой высыхающей летом лужи.

Нет ли в ней еще каких-нибудь обитателей? Зачерпнул воду, вылил ее в банку и вздрогнул от неожиданности: в воде плавали тонкие, длинные и гибкие, как крошечные змейки, совершенно прозрачные рачки с длинными узкими и членистыми брюшками. Я бы их и не заметил сразу, если бы не два черных, как угольки, глаза на больших и длинных головках. Их оказалось немало, этих созданий, ими кишела вода. Многие были обременены грузом яичек, немало в воде плавало и крошечных рачков, недавно появившихся на свет. Потом, оказалось, что рачки относились к семейству жаброногих и назывались Бранхинекта ориенталис. Находка незнакомого рачка в громадной сухой пустыне меня поразила. Как не удивляться этим крошечным и хрупким малюткам, скоротечная жизнь которых должна скоро прерваться! Еще плавали дафнии: Дафниа аткинсони туркоманика.

Вся эта армада водных обитателей кроме головастиков к наступлению засухи погибнет, оставив в земле яички. Они будут лежать до следующей весны, а при засухе и несколько лет. Яйца таких рачков окружены несколькими оболочками и очень стойки к высыханию. В пустыне же им приходится переносить кроме сухости и очень сильную жару. Ведь нагрев почвы нередко доходит до 70–80 градусов.

Самцы агам забираются на кусты ради охраны своей территории от соперников. Чуть что, и владелец участка бросается в драку на незаконного посетителя. Какими тогда устрашающими черно-синими пятнами расцвечивается его горло! С наблюдательного поста самец видит и заглянувшую в его обитель самочку

Еще по берегу бродило несколько быстрых жуков скакунов. Они прилетели издалека.

Среди сухого и серого саксаульника вымахала столбиком нарядная заразиха, и возле нее повисла в воздухе крупная пчела антофора. Примерилась к цветкам, но не присела, заметила меня, ринулась в сторону и скрылась. Заразиха не имеет листьев. Она — паразит и высасывает соки из корней других деревьев. Здесь, возле глубокого логова, в относительно влажной почве ее немало, и как она красит однообразие зарослей саксаульника!

Тут же на серых кустах саксаула расселись небольшие, с воробья, птички чеканчики — нарядные, будто франтики в черных фраках с белыми манишками. Поглазели на нас, подлетели к машине и, удовлетворив любопытство, скрылись. Потом из кучи отмерших стволов саксаула вылетел мне навстречу черно-белый самец, сел на куст почти рядом со мной, а когда я протянул к нему руку, поднялся в воздух и затрепетал крыльями над самой моей головой. Какой доверчивый!

Я рад случайной остановке возле сухого русла с озерками. Сколько здесь всякой живности и интересных встреч! Вот уселась на стволике мертвого саксаула невозмутимая агама, серая, с коричневыми полосами на теле, обремененная зреющими яичками, толстая и неповоротливая. Замерла, всматриваясь в окружающее немигающими подслеповатыми глазками. Притронулся к ней палочкой — отодвинулась чуть-чуть в сторону, постукал слегка по головке — отскочила на полметра и вновь застыла.

На биваке Николай мне сообщает:

— Где-то мяукала кошка! Три раза слышал.

— Я тоже слыхала, — подтверждает Ольга, — да как-то до сознания сразу не дошло.