Там, откуда ушли реки

Темнело. Рядом раздался какой-то незнакомый стрекочущий звук. Казалось, будто крупное насекомое, цикада или стрекоза, запуталось в паутине и, пытаясь выбраться, трепещет крыльями. Но я прошел 10, затем 20 метров, а звук все был впереди. Наконец нашел: звук раздавался из маленького кустика солянки. Присел на корточки, пригляделся. У основания растения сидел мой старый знакомый, странный и немного несуразный пустынный кузнечик зичия, большой, толстый, с длинными корежистыми ногами-ходулями, совершенно бескрылый. Его массивный звуковой аппарат на груди — настоящая музыкальная шкатулка. Толстый футляр аппарата с короткими, но острыми шипами и бугорками во время исполнения музыкального произведения приподнимался, как крышка рояля, и под ним показывалось что-то нежно-розовое, извергающее громкие звуки.

Осторожно я взял в руки медлительного и грузного кузнечика. Плененный певец, равнодушный к своей судьбе, не пытался вырваться из рук, не желая тратить лишней энергии на свое освобождение, но, очнувшись, выразил негодование длинной и громкой трелью, в дополнение к которой выпустил изо рта большую коричневую каплю желудочного сока.

Я осторожно опустил толстячка на прежнее место, и он принял это как должный исход нашего знакомства, пошевелил усами, полизал зачем-то лапки передних ног и как ни в чем не бывало принялся прилежно распевать свои песни.

Ночь выдалась тихая и ясная, темно-фиолетовое озеро светилось под яркой луной и сверкало мелкими зайчиками. Но потом потемнело, стало облачно. Чуть покрапал дождик, подул сильный ветер. Он вырвал из-под постели марлевый полог и стал его трепать подобно флагу.

На рассвете мне почудилось, будто кто-то внимательно разглядывает мое лицо. Приподнялся, оглянулся, надел очки. Рядом с подушкой лежала фляжка с водой. На ней важно восседал кузнечик зичия. Он не спеша размахивал своими черными усами, шевелил длинными членистыми ротовыми придатками, будто силясь что-то сказать на своем языке, и, как показалось, внимательно разглядывал меня своими большими и довольно выразительными желтыми глазами. Сильный ветер слегка покачивал грузное тело кузнечика из стороны в сторону, но он крепко держался на своих толстых шиповатых ногах.

Минут пять мы не отрываясь рассматривали друг друга.

Наконец кузнечику, видимо, надоело это занятие, и он, повернувшись, не спеша спустился с фляжки и степенно зашагал по брезенту прочь от нашей стоянки. Но вскоре остановился, помахал усиками, помедлил, потом повернул обратно и вновь забрался на фляжку. И еще пять минут мы разглядывали друг друга. Может быть, наше знакомство продолжалось бы дольше, да в ногах зашевелился фокстерьер и высунул из-под края брезента, под которым он улегся на ночь, свой черный нос.

На этот раз кузнечик решительно зашагал прочь, в сторону кустика, возле которого и произошла наша вчерашняя встреча, неторопливо и ритмично, будто робот, передвигая свои ноги. Вскоре оттуда раздался знакомый мотив его скрипучей песенки, но она продолжалась недолго.

Громадную серую тучу ветер унес на восток за озеро, выглянуло солнце и стало прилежно разогревать остывшую за ночь землю пустыни.

Пора было вставать, будить моих спутников и продолжать путешествие.

Поведение кузнечика меня озадачило. Оно не было случайным. Каждый из них занимает строго определенный участок земли. Попробуйте вспугнуть какую-нибудь одну кобылку и ходить за ней. Она, взлетая много раз, не покинет своего участка. Так, видимо, и кузнечик. Он хорошо знал свой участок и появление на нем чужака вызвало что-то подобное разведывательной реакции. Я не употребляю для этого случая слово «любопытство». Ученые отказали насекомым в простейших проявлениях сознания.

На следующий день все больше и больше следов машин, и пыльной стала дорога. Наша машина поднимает за собой громадное светло-желтое облако. Пыль на дороге изрисована самыми различными следами животных: джейранов, сайгаков, кабанов и волков. И вдруг вся дорога в мелких ажурных узорах. Здесь прошли тысячи, а может быть сотни тысяч, таинственных обитателей пустыни. Я поражен увиденным. Кто бы мог в сухой осенней пустыне оказаться в таком величайшем множестве!

Впрочем, сколько раз так бывало. Встретишься с чем-либо непонятным — начинает воображение рисовать необычное и загадочное. А потом все сказывается самым обыкновенным. Вот и сейчас так будет. Память работает быстро, и все вскоре становится ясным. Здесь, среди саксауловых деревьев, много вертикальных норок. В них живут удивительнейшие создания — пустынные мокрицы рода Хемилепистус. Я хорошо их знаю и подробно изучил их образ жизни. Пустынные мокрицы среди членистоногих, пожалуй, одни из самых многочисленных обитателей лёссовых пустынь и, судя по всему, имеют немаловажное значение в жизни пустыни. Но случилось так, что эти животные до сих пор оставались в стороне от внимания исследователей, и поэтому мы очень мало о них знаем.