Там вдали, за рекой

- Какие теперь гостинцы... - тоже вздохнула Настя, по-бабьи подперев щеку ладонью, рассердилась на себя и крикнула: - Садись, кому говорят?!

- Да ешьте вы сами! - взмолился Федор и закричал: - Сытый я! Сытый!..

Подхватил свою котомку и вышел, хлопнув дверью.

- Чего это он? - недоуменно поглядел ему вслед Степан.

- У тебя спросить надо! - отвернулась от него Глаша.

- Жалостливые какие!.. - буркнул Степан, сел к столу, разломил картофелину, одну половинку отодвинул на середину стола, другую обмакнул в соль и принялся мрачно жевать.

Настя присела рядом со Степаном, взяла отложенную им половинку картофелины и отщипнула от ломтя хлеба.

Когда к столу подсели Глаша и Санька, дверь вдруг распахнулась и в комнату опять вошел Федор. Потоптался у стола, вынул из котомки завернутый в газету сверток, шмякнул его на стол и с отчаянием сказал:

- Вот! Воблина тут. Целая!

- Живем, братва! - закричал Санька, вытащил за хвост здоровенную воблу и принялся хлестать ею о край стола.

Степан оглядел Федора и спросил:

- Сам небось умять хотел? Потому и обедать с нами не садился. Так?

Федор вздохнул и сказал:

- Был такой грех...

- Вот! - удовлетворенно поднял палец Степан. - А чего тогда приволок?

- Растревожили вы меня... - признался Федор.

- Чем это? - сощурился Степан.

- Дак скажешь разве? - мял в руках треух Федор. - У самих есть нечего, а меня зовете...

- Ну и что? - не отставал Степан.

- А ничего! - вдруг рассердился Федор. - Что я, не человек? Размяк!..

Разговаривая со Степаном, он то и дело косился на Саньку, который умело раздирал очищенную воблу и раскладывал перед каждым по кучкам.

Степан проследил за взглядом Федора и усмехнулся:

- Жалко?

- Жалко, не жалко... - буркнул Федор и вздохнул: - Теперь уж чего!..

- Да... - протянул Степан. - Прет из тебя!

- Чего прет-то? - не понял Федор.

- Серость твоя! - Степан отодвинул лежащую перед ним кучку воблы. - Я лично этот несознательный харч есть не буду. - Цепко оглядел всех и добавил: - И вам не советую.

- Отравимся? - с набитым ртом спросил Санька и подмигнул Федору.

- Отравление бывает не только на почве пищи, - туманно заявил Степан и посмотрел на Глашу.

Она сидела с независимым видом и вертела в руках рыбий хвостик. Потом решительно сунула его в рот и принялась аппетитно похрустывать косточками.

- Садись, Федя! - Настя подвинула Федору кучку побольше. - Ешь... Хлеба бери... Лук вон...

- Обопьешься с него... - поморгал своими белыми ресницами Федор и поглядел на Степана.

Тот сидел мрачный. Жевал картофелину, двигая скулами. Потом сказал:

- До чего картошка сухущая! Не проглотишь.

Глаша сбоку, по-птичьи глянула на Степана и посоветовала:

- А ты задумай, что это не картошка вовсе. Сразу вкусней будет!

- Как это - задумай! - уставился на нее Степан. - Картошка-то, вот она! В руке у меня.

Глаза у Глаши блеснули. Она прикрыла их ресницами и тихо сказала:

- Это ничего... Я всегда так делаю... Мы когда окопы последний раз рыли, до того я устала - лопата из рук валилась. Я и задумала, будто в одной старой-престарой крепости томится отважный революционер. На рассвете его поведут на казнь. И чтоб спасти этого революционера, нужно вырыть подземный ход. А скоро утро, торопиться надо. Подумаешь, ладони я до крови стерла! Заживут ведь ладони, верно? Зато какого человека от смерти спасу!

- Успела? - спросил Санька.

- Чего успела? - не поняла Глаша.

- Ну... этот... подземный ход вырыть?

- А! - Глаша засмеялась. - Работу кончать велели.

- Жалко... - вздохнул Санька.

- Ага... - кивнула ему Глаша. - Еще бы немного и успела!

Глаша опять засмеялась и, тряхнув головой, закинула косу за спину. Степан сидел притихший и смотрел на нее. Хотел отвернуться и не мог. Смотрел и смотрел!

А Глаша улыбнулась и сказала:

- Осенью идешь пешком через весь город... На улицах ни души, ветер свистит, холодно! А я задумаю, будто иду по пустыне. И не холодно мне вовсе, а жарко. Песок горячий, солнце глаза слепит, до колодца еще далеко-далеко! Приду домой - и к крану! Пью, пью... Тетя Катя даже ругаться начнет: простудишься, мол... - Увидела глаза Степана и спросила: - Чего смотришь?

- Так... - Степан повел шеей, будто жал ему ворот распахнутой косоворотки. - Тебе бы в кино выступать!

- Правда! - обрадовалась Глаша, и глаза ее засияли.

- Ага... - кивнул Степан, поймал насмешливый взгляд Саньки и грубовато добавил: - Они там все такие!

- Какие? - не поняла Глаша.

- Ну... - Степан повертел пальцем у виска. - Туркнутые.

Санька громко засмеялся, а Глаша отвернулась, сгорбилась, и Степан опять увидел, какими острыми стали вдруг ее плечи и непомерно длинными руки. Помрачнел, поискал глазами по столу, ища оставленную ему воблу, не нашел и непонимающе поглядел на невозмутимо жующего Федора:

- Ты мою воблу умял?

- Была твоя, стала наша! - хмыкнул Федор, обсосал косточку и степенно сказал: - Ты эту воблу есть не хотел? Не хотел. Пропадать, выходит, добру?

- Мало ли что не хотел! - взорвался Степан. - А теперь захотел! Пристроился уже? Частник!

- Во! - привстал Федор. - Да ешь ты ее на здоровье!