Там, вдали, за рекой

Тогда я рисовал это этвас абстрактно. Что значит рисовать абстрактно? Рисовать абстрактно — это значит рисовать то, о чём вы не имеете никакого понятия, и так, чтобы оно было ни на что не похоже. Это, конечно, ужасно трудно. Иногда у меня получались замечательные рисунки. Просто потрясающие! Но в них никто никогда ничего не понимал. Даже учитель рисования. За такие рисунки он ставил мне «оч. плохо». Но я на него не обижался: разве можно было на него обижаться? Ведь он не знал, что такое этвас. А я знал! Вернее, не знал, а догадывался. Знал это один дядя. Иногда он узнавал это этвас в моих рисунках. Я приносил дяде рисунок и говорил:

— Вот!

— Что это? — спрашивал дядя.

— Этвас, — отвечал я шёпотом.

— Чепуха! — сердился дядя. — Это просто чепуха, а не этвас!

— Не этвас? Разве это не этвас?

— Это чепуха! — кричал дядя. — Это бездарно!

— А как нарисовать этвас?

— Не знаю! Не имею понятия!

— Как же ты не знаешь! — говорил я чуть не плача. — Ты столько рассказывал мне про этвас, а теперь говоришь, что не знаешь!

— Я прекрасно знаю, что такое этвас! — орал дядя. — Но нарисовать не могу! У меня нет таланта!

— А у меня?

— А у тебя талант! У кого же ещё талант, как не у тебя! Искать надо! Иди и ищи!

— Чего искать?

— Этвас! — ревел дядя.

— Где?

— Доннерветтер! — Дядя выходил из себя. — Ищи в себе! В себе! Рисуй! Работай! И тогда получится этвас!

Успокоенный, я убегал и опять принимался рисовать. Я рисовал как одержимый. Через некоторое время я приносил дяде сразу пятьдесят рисунков. Дядя внимательно рассматривал их.

Иногда, схватив какой-нибудь рисунок, дядя вскакивал и начинал бегать по комнате, размахивая этим рисунком.

— Молодец — грохотал дядя, — Вот это этвас! Это прекрасно! Изумительно! Потрясающе! Это явление! Шедевр! Продолжай в том же духе, и из тебя получится человек.

И я продолжал. Самые лучшие рисунки, те, в которых было этвас, я отдавал дяде. Он хранил их в особой папке.

Я любил показывать свои рисунки друзьям. Я рассказывал всем, что у меня есть дядя, который прошёл огонь, воду и медные трубы и увидел в конце страшное чудище. Называется это чудище этвас.

«Когда я вырасту, — говорил я, — дядя возьмёт меня с собой. Мы пройдём огонь, воду и медные трубы. И тогда я увижу этвас. И притащу его домой».

Некоторые надо мной смеялись, но многие слушали с уважением. Особенно одна девочка, Валя, которая училась со мной в одном классе. Она только просила меня, чтобы я показал ей это чудище, когда я его достану. И я ей, конечно, обещал. Я только просил её подождать. И она обещала подождать.

А ждать надо было долго: до того самого дня, когда мне исполнится тринадцать. Так сказал дядя. Когда мне исполнится тринадцать, говорил дядя, мы с ним отправимся в путешествие. Мы поедем на Север! Сначала мы будем ехать поездом, потом пересядем на корабль и поплывём по Белому морю, потом пересядем в лодку и поплывём по рекам, водопадам и озёрам — всё дальше и дальше на Север! — потом вылезем и пойдём пешком. Между прочим пройдём мы огонь, воду и медные трубы. Их всегда проходят между прочим, специально их никогда не проходят.

Так сказал дядя.

А под конец мы ещё будем продираться сквозь заросли. Потому что в этих зарослях и находится этвас.

Вы любите продираться сквозь заросли? Я очень люблю продираться сквозь заросли. Наверное, это во мне наследственное: мой дядя всю свою жизнь продирался сквозь заросли. Иногда он продирался сквозь заросли, даже не выходя из квартиры, — он продирался в самом себе… Но об этом я расскажу как-нибудь в другой раз.

Вы знаете, чему равняется 13 — 8?

13 — 8 = 5.

А 13 — 5?

13 — 5 = 8.

А чему равняется 8 + 5?

8 + 5 = 13.

Это математика, от неё никуда не денешься!

Поэтому я и ждал, когда мне исполнится тринадцать.

Ханг и Чанг

Многие спрашивали дядю — зачем ему две собаки?

— Разве вам не хватит одной? — говорили дяде. — Представляем, сколько с ними хлопот! Нужно их кормить, мыть, воспитывать. Как вы только справляетесь?

— В том-то и дело, что иметь несколько собак легче, чем одну, — отвечал дядя. — Надо только, чтобы у них был разный характер. И предоставить их самим себе. Тогда они сами будут друг друга воспитывать.

Конечно, я направляю это воспитание, я слежу за ними. Но, по сути дела, они сами друг друга воспитывают. Они даже меня воспитали, я уж не говорю о племяннике!

Это, значит, обо мне. И действительно, так оно и было. Ханг и Чанг были прекрасными педагогами. Они учили меня плавать, лазать на деревья, ходить по буму, прыгать через плетни, ползать по-пластунски, маршировать, поворачиваться по-военному направо и налево, шагать в ногу, лаять и ещё многому другому.

Это были замечательные собаки, я им очень многим обязан.

Но лучше всего они воспитывали друг друга.

Ханг, например, не любил купаться. И что же вы думаете? Когда дядя назначал банный день, кто, по-вашему, помогал дяде загонять Ханга в ванную? Я? Как бы не так! Это делал Чанг!