Там, вдали, за рекой

— Да, я великий молчальник! — сказал папа. — Я умею молчать… Но сейчас я скажу! Я скажу!.. Вон тот человечище, вон тот, который сидит рядом с моим сыном… Вы знаете, что это за человек? Это великий рассказчик! Я великий молчальник, а он великий рассказчик! Почему? Потому что он покоряет людей! Своими рассказами! Он даже врагов покоряет! О, это страшный человек! Сейчас я расскажу! Это было давно, в восемнадцатом году… Мы ещё не были с Машей женаты… (Папа обнял мою маму.) Маша была моей невестой, и Петра я уже знал, но плохо… И однажды он покорил моё сердце! Знаете чем? Сейчас я расскажу! Мы шли втроём через линию фронта… Маша, Пётр и я… В восемнадцатом году… Почему?.. Подробности не имеют значения! Но мы нарвались на белый патруль! Нас повели в штаб. Там на нас стали орать. Белые офицеры. На Машу. На меня. И на Петю. Они хотели нас расстрелять! Но это к слову, подробности не имеют значения… Вы знаете, что стал делать Пётр? Он стал показывать фокусы…

— Какие фокусы? — спросил я.

— Это неважно! — Папа махнул рукой. — Подробности не имеют значения! Он стал рассказывать про свою бабушку…

— Про мою мать? — спросила бабушка.

— Про свою бабушку-графиню! — крикнул папа.

— Про какую графиню? — удивилась бабушка. — У нас не было никаких графинь!

Все засмеялись.

— Прошу не перебивать! — Ломидзе постучал по графину вилкой.

— Он стал рассказывать про бабушку-графиню! И про дедушку-графа! Как они умирают у красных! Все чуть не заплакали… И Маша чуть не заплакала! Так это было трогательно… Ты помнишь?

— Помню, помню, как же! — кивнула мама. — Я всё помню…

— И нас отпустили! Петя просто всех покорил! Он врагов покорил… Но это подробности, дело не в них… Дело в том, что он великий рассказчик… Я это понял в ту ночь… Если бы не эти фокусы, я бы сейчас тут не стоял! И никого из вас тут сейчас не было бы!

Папа на секунду умолк и опять подмигнул дяде.

— А как он рассказывает о Полярном человеке? А? А об этой штуке? А про этвас? Да что там говорить! Подробности не имеют значения! Хотя всё дело именно в них! Именно в них! Я никогда не умел так рассказывать…

— Но ты рассказал прекрасно! — Мама подняла руку. — Давайте споём!

— Давайте споём! — крикнул папа. — И выпьем! За великого рассказчика! И за курорт!

No pasaran!

Итак, мы остались одни… Дядя уехал! Мы проводили его до платформы в Мамонтовке. До Москвы он поехал вместе с друзьями, а уж дальше — в Испанию — он поехал один. Как он там дальше поехал, я не знаю — об этом он ничего не сказал.

Провожали мы его хорошо. Поздно ночью шли мы лесом на станцию к последнему поезду. По дороге мы пели старые революционные песни: «Смело, товарищи, в ногу!», и «Беснуйтесь, тираны!», и «Наш паровоз, вперёд лети!», и «Колодники»… И ещё другие песни.

А ещё мы стреляли. Все стреляли. Даже мама. И я тоже стрелял. Только бабушка не стреляла, потому что она старенькая и не умеет стрелять. И потому, что она не ходила на станцию.

А стреляли мы вот как.

Когда мы шли через лес на станцию, светила луна, было очень светло и тихо. Мы шли по безлюдной дороге и пели, и смотрели на звёзды и на луну, и вдруг я увидел на дереве змея. Маленького бумажного змея на дереве! Я его первый увидел. Он висел высоко-высоко, над самой дорогой, на верхушке дерева. Со мной была винтовка, и я сказал:

— Надо этого змея сшибить!

И дядя сказал:

— Сшиби!

Я прицелился и выстрелил. Но в змея я не попал. Чего уж там врать — не попал, да и всё! Мне просто не повезло.

А Ломидзе сказал:

— Сейчас я его тебе сшибу! — и достал из кармана револьвер.

Мама сказала:

— Бросьте! Как вам не стыдно! Действительно, дети!

А Ломидзе сказал:

— Тряхнём стариной! Становись!

И папа тоже сказал:

— Тряхнём! Подробности не имеют значения!

И тут все достали оружие и стали палить в этого змея. Такая пальба поднялась! Как на войне! Вот было здорово! Змей так и дёргался от каждого выстрела на верёвке — на своём хвосте — но не падал.

— Ну-ка, Мария, теперь ты! — сказал дядя.

И мама сказала:

— Ну, так и быть! Чтобы вы успокоились!

Дядя дал маме свой браунинг, мама прицелилась и выстрелила — змей слетел! Потому что мама попала прямо в хвост — в тоненький верёвочный хвостик — и срезала его пулей.

— Вот как надо стрелять! — сказала мама.

Дядя обнял маму и сказал:

— Раскрасавица ты моя! Ворошиловский стрелок!

А Ломидзе поцеловал маме руку.

Я радовался больше всех. Я никогда не думал, что мама так хорошо стреляет! Вот это мама! Молодец моя мама!

Я поднял этого змея, всего изрешеченного пулями, и взял его с собой на память.

Вот как я провожал дядю. Эти проводы я запомнил на всю жизнь. Я вообще хорошо запомнил всё это лето. Потому что оно было особенное.

Жили мы в это лето спокойно. Когда дяди долго не было, у нас всегда было спокойно. Никаких приключений не было. Всё шло своим чередом. Но это только так, внешне. А внутренне мы все чувствовали себя очень неспокойно. Даже Чанг. Чанг стал нервным, он плохо слушался, а иногда принимался выть по ночам, как настоящий волк. Он переживал разлуку с дядей. Мы все переживали эту разлуку.