Тамарин

Да не подумают, чтоб я хотел выставить моего героя типом безукоризненной добродетели. Нет, он имел свои недостатки, и, может быть, эти именно недостатки облегчили ему более, чем кому-либо другому, настоящую решимость: Иванов не слишком любил нежные склонности. Обладая теплым и живым сердцем, он боялся его увлечений; он допускал их, но желал, как он выражался, чтобы они пришли потише да поскромнее. Ему было бы тяжело нести чувство, которое могло связывать его мысль и деятельность. Вот отчего выбор для него был нетруден; вот отчего, говоря с Варенькой и увидев всю глубину ее расположения, какой-то укор, какое-то сожаление поднялось в его душе, – ему жаль стало Вареньки и, может быть, и себя; ему в первый раз блеснул вопрос: не слишком ли много жертвует он потребностями сердца требованию своих убеждений, не отдаст ли он много теплого чувства за одну мысль? Волнуемый этими вопросами, он спешил уйти от Вареньки; и тогда тише и тише становился в его ушах отзвук нежных слов; недолго ему представлялся выразительный взгляд ее прекрасных, темных, голубых глаз. Кругом его виднее и виднее восставала общественная жизнь, сильнее и сильнее слышались ему житейские вопросы. Когда Иванов пришел домой, он уже решился ехать.

На другой день, часу во втором, Иванов отправился к Ивану Кузьмичу. Его он не застал дома; но слуга сказал, что барыня принимает, и Иванов зашел к ней проститься.

Марион, кажется, не ждала его, но, судя по встрече, была очень довольна его приходом.

– А, mr. Иванов! Вы редкий гость, – сказала она, – и я тем больше рада вас видеть. Отчего вы так мало показываетесь: бегаете от общества?

– Я действительно меньше бываю в нем, чем нужно и чем бы мне хотелось бывать. Но в этом случае я бегаю не от общества, а от тьмы маленьких условий, которые оно налагает и которые кроме скуки отнимают пропасть времени.

Марион чувствовала по себе пустоту этих условий; но она не знала, как избавиться от них; это ее занимало.

– Я вас понимаю, – сказала она, – но не у всех же такая охота и терпение заниматься делами, как у вас; нельзя же быть и без общества: и в нем скучно, а без него умрешь от скуки.

– Разумеется, если нет никакого интереса в жизни, если нет обязанностей или призвания, которым отдаются с охотой. Но вы не думайте, что бы за всем тем мы оставались без общества. Есть несколько человек одинакового, в этом случае, мнения, которые рады встретиться друг с другом, и встречаются часто и охотно, просто, без претензий: вот общество, в котором отдыхаешь.

– Положим, так. Но это общество мужское; а женщины?

– Это другой вопрос. Вот отчего и недостаточен наш круг, от этого иногда и есть необходимость выезжать в свет, особенно если нет одного или нескольких коротко знакомых семейств.

– Теперь я понимаю, отчего вы мало выезжаете, – улыбаясь, заметила Марион, – у вас нет недостатка в подобном семействе и остальным вашим знакомым приходится пенять на монополию Вареньки Имшиной.

И Марион была довольна оборотом, который принял разговор: ей давно хотелось навести речь на Вареньку.

– Я с ней познакомился летом, в деревне, – сказал, Иванов, – а вы знаете, что нигде нельзя так скоро сойтись. Это преимущество деревенской жизни; я его сохранил и здесь.

– И я уверена, что сохранили с удовольствием: я ее очень люблю. Давно вы ее видели?

– Я к ней заходил вчера вечером, чтобы сказать, что я еду. Я и к вам пришел проститься.

– Как! Куда же вы уезжаете?..

– Довольно далеко отсюда. Меня посылают по делу.

Марион сейчас припомнился разговор ее мужа. Она вообразила, что Иванов в минуту огорчения пошел против Петра Петровича и что это причина его отъезда. Неудивительно, что она делала подобные предположения: она так долго жила в провинции, где все объясняют по своему. Марион стало жалко Иванова.

– Послушайте, mr. Иванов, – сказала она, – я вам сделаю, может быть, нескромный вопрос, но сделаю его из участия к вам: скажите мне, что за причина вашего отъезда?

Иванову странен показался этот вопрос.

– Тут нет ничего нескромного или тайного, – отвечал он. – Дело, по которому я еду, весьма серьезно; оно было запутано людьми неблагонамеренными, и я просил, чтобы меня назначили, в надежде открыть истину.

Марион посмотрела на Иванова с недоверием. Сначала ей показалось необъяснимо, какое дело человеку принимать на себя труд, для того чтобы открыть истину в предмете, совершенно его не тревожившем. Потом ей сейчас мелькнула другая идея, что Иванов, рассорившись с Варенькой, хочет уехать от нее. Ей была тяжела мысль, что она, может быть, была причиною ссоры, и она решилась во что бы ни стало объяснить все Иванову.

– Так вы сами просились? – спросила она. По тону, которым был сделан вопрос, Иванов видел, что он делан не для того, чтобы только спросить что-нибудь: его очень заинтересовало, почему Марион принимает в нем такое участие.

– Да! – отвечал он. – Почему же вы не допускаете этого?