Тамбовский волк

— Мария Александровна, Каплан сейчас не является эсеркой. Но я действительно с ней встречался. Она приходила ко мне несколько недель назад. Говорила, что готова убить Ленина, и просила, чтобы ЦК одобрил этот её поступок. Женщина довольно красивая, но, несомненно, ненормальная, да ещё с разными дефектами: глухая, полуслепая, экзальтированная вся какая-то. Словно юродивая! Меньше всего мне приходило в голову отнестись к её словам серьёзно. Я ведь, в конце концов, не психиатр, а терапевт. Уверен был — блажь на бабёнку напала!.. Помню, похлопал её по плечу и сказал ей: "Поди-ка проспись, милая! Он — не Марат, а ты не Шарлотта Корде. А главное, наш ЦК никогда на это не пойдёт. Ты попала не по адресу. Даю добрый совет — выкинь это всё из головы и никому больше о том не рассказывай!". Но я же не мог следить за ней, Мария Александровна.

— Да, да! — вздохнула Спиридонова. — Помнится, в марте семнадцатого на нескольких тройках из Акатуйской каторги в Читу отправились десять каторжанок. Перед отъездом мы навестили могилу декабриста Лунина, а 8 марта уже прибыли в Читу. Так вот, одной из этих десяти была я, а ещё одной — Фаня Каплан. Могла ли я тогда подумать... Впрочем, вы меня успокоили, Димитрий Дмитриевич, — грустно улыбнулась Спиридонова. — Попробую повстречаться с Лениным или хотя бы с Крупской и обелить нашу партию. В противном случае, всё для нас закончится непредсказуемо печально. И непременно следует опубликовать в печати о нашей непричастности к покушению и призвать, в ответ на выстрелы в Ленина, перейти к террору против цитадели отечественного и международного капитала. Нам необходимо упредить действия большевиков.

Большевики знали, что подозрение в подготовке покушения на Ленина эсерами упадёт на благодатную почву. Не так давно им стало известно, что ещё в начале 1918 года план пленения или убийства Ленина разработал Ф.М. Онипко, эсеровский депутат от Ставрополя и член военной комиссии Союза защиты Учредительного собрания. Впрочем, известно было и о том, что, когда Онипко обратился за одобрением в ЦК ПСР, члены ЦК пришли в ужас от самой идеи покушения, доказывая, что убийство эсерами Ленина и Троцкого обрушит на партию ярость рабочих. После этого Онипко распустил свою террористическую группу.

Спиридонова ещё со времён совместной борьбы с царизмом поддерживала довольно дружеские отношения с Ульяновым-Лениным. Последний не раз прислушивался к её советам и также ценил Спиридонову как настоящую революционерку. Более того, Мария Спиридонова была едва ли не единственной из эсеровских лидеров, кто поддержал большевиков во время подписания с Германией Брест-Литовского мирного договора. Она тогда сказала: "Мир оказался подписан не нами и не большевиками: он был подписан нуждой, голодом, нежеланием всего народа — измученного, усталого — воевать. И кто из нас скажет, что партия левых социалистов-революционеров, представляй она одна власть, поступила бы иначе?" Такие слова, тем более, если они сказаны в критические для правящей партии дни, не забываются. Именно это и позволяло ей надеяться на благоприятный исход такой встречи, хотя определённый риск её ареста и оставался. Но Спиридонова не знала, что события развивались уже независимо даже от воли Ленина. Пока Ленин был прикован к постели, заправляли всем Яков Свердлов, Феликс Дзержинский и Лев Троцкий. Но и они пока ещё находились в шоке от происшедшего.

Она смогла попасть к Ленину только в начале сентября, третьего числа, когда Ленину было позволено впервые после покушения встать с постели и когда Фанни Каплан, фактически без суда и следствия уже была расстреляна комендантом Кремля Мальковым (впрочем, последнее пытались скрыть, но безуспешно).

— Неужели, неужели вы, Владимир Ильич, с вашим огромным умом и личной безэгоистичностью и добротой, не могли догадаться не убивать Каплан?

Спиридонова сидела на стуле рядом с креслом, в которое усадили Ленина, и укрыли пледом. Надежда Константиновна Крупская сидела рядом. Было видно, как она необычайно расстроена. Ослабленный болезнью Владимир Ильич сидел, прикрыв глаза.

— Как это было бы не только красиво и благородно, — продолжала Спиридонова, — и не по царскому шаблону, как это было бы нужно нашей революции в это время нашей всеобщей оголтелости, остервенения, когда раздаётся только щёлканье зубами, вой боли, злобы и страха и... ни одного звука, ни одного аккорда любви.

— Так решил Центральный комитет, — слабым, слегка смущённым голосом ответил Ленин. — Я думаю, решение было бы более лёгким, если бы жертвой пули этой женщины был один из народных комиссаров.

Вошёл доктор и, извинившись, попросил Спиридонову уйти.

— Прошу прощения, но Владимир Ильич ещё весьма слаб, а вы говорите о довольно серьёзных вещах.

— Да, да, я понимаю, — поднялась Спиридонова. — Поправляйтесь Владимир Ильич, и поверьте мне, мы, левые эсеры, не меньше большевиков желаем вашего скорейшего выздоровления.