Тамерлан

Отец Тимура, Тарагай, скорее всего, происходил из знати отюреченного монгольского племени барласов, обосновавшегося в Мавераннехре (междуречье Сырдарьи и Амударьи) в XIII в., и являлся потомком нойона (крупный феодал-землевладелец в Монголии в средние века) Карачара, помощника и дальнего родственника Чагатая, сына Чингисхана[2]. Таким образом, Тарагай, а вместе с ним, разумеется, и его сын сами принадлежали к роду Чингиса, хотя некоторые источники говорят о том, что Тимур был правнуком Золотоордынского хана по материнской линии. Как бы там ни было, прямого родства между Тимуром и Чингисханом не существовало. И этот важнейший в жизни людей того времени фактор не играл на руку ни Тимуру, ни его отцу. Тарагай не был богатым человеком, но сохранял немалое влияние в своем племени, что унаследовал и его сын, которому, однако, пришлось в своей карьере рассчитывать преимущественно на свои собственные силы и способности. Тимур рос без матери. Она умерла, когда мальчик был еще очень мал.

Тимур с детства отличался любознательностью. Часами он мог с упоением слушать удивительные истории, которые рассказывали караванщики. Он был молчалив, никогда не смеялся и даже в играх был целеустремлен и, возможно, сверх меры серьезен. Тимур любил охоту, а с 18-летнего возраста, когда возмужал, буквально пристрастился к этому занятию. Он метко стрелял из лука и великолепно держался в седле. Кроме того, даже будучи ребенком, Тимур умел показать свое влияние на сверстников как в различных военных играх, так и в обыденной жизни. С раннего возраста он только и говорил о походах и завоеваниях, его забавы состояли из бесконечных сражений, он настойчиво упражнял свое тело, которое укреплялось день ото дня; ум же, развитый не по годам, порождал нескончаемые грандиозные планы, о способах реализации которых уже тогда всерьез задумывался будущий эмир, словно догадываясь, сколь значимую роль в жизни многих тысяч людей ему предстоит сыграть.

Много лет спустя в своей «Автобиографии» (втором дошедшем до нас источнике, автором которого предположительно является сам великий эмир), написанной с его слов, Тимур расскажет удивительную историю, услышанную им от отца. Якобы однажды Амир[3]

Тарагай увидел во сне, как к нему подошел красивый молодой человек, с виду араб, и вручил ему меч. Тарагай взял меч в руки и стал размахивать им в воздухе, и тогда сталь клинка заблестела так, что осветила весь мир. Потрясенный, Тарагай попросил святого Амира Куляля объяснить ему это сновидение. Амир Куляль сказал, что сон этот имеет пророческое значение и что Бог пошлет ему сына, которому суждено будет овладеть всем миром, обратить всех в ислам, освободить землю от мрака невежества и заблуждений.

Рассказав об этом, Тарагай признался Тимуру, что как только он появился на свет, эмир сразу понял, что сон исполнился, и немедленно отнес сына к шейху Шамсуддину. Когда Тарагай вошел в дом шейха, тот вслух читал Коран и в стихе, на котором он остановился, встретилось имя Тимур, вследствие чего так и нарекли младенца.

Возблагодарив Аллаха за то, что его имя заимствовано из Корана, Тимур рассказывает еще один сон, приснившийся уже ему самому. Будто бы однажды он увидел во сне, как закидывает невод в большую реку. Сеть охватила всю реку, после чего будущий завоеватель вытащил на берег всех рыб и животных, населявших воды. Этот сон снотолкователи тоже объяснили как предвещающий великое и славное царствование Амира Тимура. Настолько славное, что все народы вселенной будут ему подвластны.

С двенадцатилетнего возраста Тимур сопровождает в боевых походах отца, а потом поступает на военную службу. После чего он, как сам говорит в своих «Уложениях», разъезжает по разным областям, борется с несчастьями своего народа, составляет проекты, поражает неприятельские эскадроны, свыкается с видом возмущенных офицеров и солдат, привыкает выслушивать от них резкие слова, но терпением и мнимой беззаботностью, от которой на самом деле будущий эмир был совершенно далек, умиротворяет их.

После такой практики и заручившись безусловной поддержкой своих людей, Тимур бросался на врагов, покорял провинции и даже целые государства, сумев далеко распространить славу своего имени…

Тут, безусловно, хочется поставить под сомнение возраст, в котором он проделывал все эти чудеса военного искусства. Смирившись с подтвержденной неоспоримыми доказательствами молодостью одного из величайших полководцев – Александра Македонского, мы вряд ли будем готовы разделить его годы в половину, чтобы принять двенадцатилетнего командарма в лице Тимура. Однако в свете безусловной и исключительной значимости всех его последующих деяний, следуя его же собственному совету, проявим терпимость и, смиренно улыбнувшись, закроем глаза на такие малоправдоподобные детали.