Через девять месяцев Амандина произвела на свет малышку Пимпренель. Это событие вывернуло наизнанку характер Рауля. Он, всегда живший по указаниям родителей, теперь сам оказался отцом и перешел на другую сторону баррикады. Нынче он совсем иначе смотрел на своих родителей.
У него в гостиной между нами произошел долгий разговор. Внезапно просветлев головой, Рауль понял, как его мать смогла отвернуться от человека, который сам оставил ее, увлекшись одной только смертью. Да, конечно, она возненавидела его отца, который, по сути дела, ей изменил, но она не убивала его своими руками. Осознав свое одиночество в мире, к которому, вечно в мыслях о том свете, он сам потерял интерес, именно он принял решение повеситься. Не жена вязала его петлю над унитазом!
Он говорил, а Пимпренель орала. Такова была ее манера общаться с внешним миром. Как только ей не отводили столько внимания, сколько ей хотелось, как только ей не давали – мчась при этом на всех парах – ту игрушку, что она требовала, так сразу же начинался дикий ор. Амандине поручалось ее успокаивать.
Прикрытый децибелами малютки, Рауль поведал мне о своих мыслях:
– Только одним способом можно любить своих родителей: прощать им все, чего бы они ни сделали. Или потом останется только прощать себя самого за то, что не простил их раньше.
Мой друг припомнил те ерундовые мелочи, что когда-то превращались в причину великого инфантильного негодования. Например, когда он был маленький, то совершенно не выносил, когда его мать занималась мытьем посуды, вместо того чтобы заниматься им. «Подожди пару минут», – говорила она. Тогда он решил ее больше не замечать и с этого момента не поддаваться ее тирании. Он отгородился от ее любви, чтобы тем самым наказать и самому обойтись без нее, убив одним камнем двух зайцев.
Если поразмыслить, то его отношения с родителями вполне напоминали мои собственные!
Пимпренель все еще кричала, и Рауль поспешил к ней. В его руках она понемногу позабыла про свои слезы. Сможет ли она, в свою очередь, простить его в один прекрасный день за то, что он не поторопился к ней раньше? Сможет ли она простить его за то, что он не сумел дать ей всей любви и игрушек мира?
Долговязый неуклюжий подросток в джинсах и с копной торчащих в разные стороны волос развалясь сидит в желтовато-коричневом кресле.
«Здорово! Я Томас Фрилино. Ежели сказать за жизнь, так мне ее нравится проводить с нашими ребятами. Вот. Жизнь она штука и так хорошая, но у нас это вообще клево. Чего мы делаем-то? Так это… в карты играем… и еще… короче, режемся в карты, полный отпад. И я, и все наши, мы все это очень любим. Ну и жизнь тоже любим, ясное дело. Потому как, если б без жизни, карт и наших ребят, так ничего б не было, один нуль, нет? Ну так и живите, чуваки!»
В ту ночь мне приснился сон.
Сон настолько яркий, реалистичный, логичный, последовательный и вместе с тем пугающий, что я заставил себя записать его во всех подробностях. И вот эта повесть, что я набросал тем утром.
«Архангел Гавриил спускается на Землю, чтобы выступить перед Генеральной ассамблеей ООН. Его речь проста и прямолинейна. Человечество без конца самовоспроизводится, и наши службы, говорит он, совершенно затоплены каждодневными покойниками. Семь миллиардов человеков, это уже слишком! Да как вообще могут три судьи-архангела взвесить все эти души, даже трудясь по двадцать четыре часа в сутки?! Оранжевая страна уже под обрез забита ожидающими душами. В архивах все перепуталось. Как тут не быть ошибкам? Вот и получается, что мудрецы реинкарнируют гангстерами, а отпетые мерзавцы становятся чистыми духами с несвоевременно и несправедливо прерванными циклами реинкарнаций.
Архангел Гавриил поэтому дал человечеству два выбора: наконец разумно отрегулировать рождаемость или же оказать помощь небесам. В конце концов, раз эктоплазмы, выскочившие из тел живых людей, вполне могут добраться до Запредельного Континента, то почему бы им там не задержаться на какое-то время и не помочь в учете и рассмотрении кармических досье?