Танатонавты

Прав был Мейер, когда говорил, что «все равно надо любить своих врагов, тем более что это им сильно действует на нервы!» Все сконфузились и разгром на мгновение прекратился волшебной силой поцелуя. Слишком волшебной. Мартинес не мог ее вынести, эту силу. Воспользовавшись всеобщим обалдением, он подобрал с пола топор и вонзил его Раулю в спину.

Все произошло так быстро, что я не успел среагировать.

Рауль широко распахнул удивленные глаза, но потом, поняв, что его убивают, он улыбнулся и с еще большей жадностью обнял Стефанию. Он любил ее и хотел уйти с поцелуем. Он открыл смерть, конечный смысл жизни и все же, приближаясь к своей собственной гибели, он думал только о последнем мгновении наслаждения. Еще немного полюбить на этой земле, прежде чем отправиться в другое место.

Потом он упал на колени, ушедший по самый обух топор торчал из-под лопатки.

— Скорей, — закричал я, — еще не поздно, надо починить хотя бы один пусковой трон и мы его вернем, пока его душа не достигла мира мертвых!

— Нет! — вскрикнула Стефания, в голосе дрожали всхлипы. — Нет, дайте ему умереть спокойно.

Она подала знак своим головорезам и нас с Максимом скрутили.

Со связанными за спиной руками я пополз к Раулю. Он еще не совсем ушел. Он открыл глаза, узнал меня, улыбнулся и пробормотал слова, которые я один мог слышать:

Оборваны путы. Бросаю на землю

Все зло, что во мне обреталось,

Могучий Озирис! Узри мя, молю!

Лишь только сейчас я рождаюсь!

Он попытался обхватить ноги итальянки и затем вздрогнул последний раз.

Мы потеряли время, я был вне себя от бешенства. Но Стефания уже приняла решение: Рауль должен умереть «нормально». Как это было раньше, чтобы никто не пытался его вернуть. Раньше, подумал я, люди умирали и все занимались только их похоронами и своей скорбью. И если в наши дни было можно вернуть умирающего, теперь об этом, похоже, придется позабыть.

Душа Рауля ушла с поцелуем, последним воспоминанием об этом нижнем мире

Да, красивая смерть, ничего не скажешь! Хотел бы я, чтобы и у меня была такая. Мне пришло в голову, что Рауль знал, как надо любить. Он любил своего отца до такой степени, что пошел на всю эту авантюру. Он любил свою мать до такой степени, что сумел простить ее за недостаточную к себе любовь. Он любил меня до такой степени, что смог увлечь вслед за собой. Он любил Амандину. Он любил Стефанию. Мейер говорил: «Очень трудно любить по-настоящему. Но на это отпущена только одна жизнь, так что ошибка недопустима».

Труп Рауля лежал в руках Стефании. Ее глаза заволокло влагой. Вокруг нас ее приспешники уже не знали, что делать дальше. Их предводительница плачет: это же идет вразрез всем заповедям Зла! Они стояли с опущенными руками.

— Ладно, пошли, — сказала она.

Застреляли мотоциклы. Злодеи испарились, как будто их и не было.

Я смотрел на тело моего друга. Телесная оболочка уже, наверное, освободилась от души. Можно ли вернуть ее в эту груду плоти?

Слишком поздно, должно быть, душа Рауля уже на оранжевой территории, смешавшись с миллиардами покойников. Мы никогда его не вернем. Лишь когда я осознал, что он умер, безвозвратно умер, я понял, что он был моим братом. Моим единственным, настоящим старшим братом.

Я хотел выть на луну, как волк. Аууууу! Но никто не понимал, что это был мой единственный, естественный способ избавиться от душевной боли. Когда умирает твой лучший друг, надо не выть по-волчьи, а плакать. Весь мир это знает.

288 — УЧЕБНИК ИСТОРИИ