Танец блаженных теней

(Истинная правда, хотя, когда мне приходится отстаивать то, чего, как мне кажется, я не вполне заслуживаю, я, по своему обыкновению, излагаю чересчур ярко и эмоционально. В определенное время, возможно долгими весенними вечерами, все еще дождливыми и печальными, когда холодные клубни пускают побеги, а свет слишком кроток, обещая спокойное плавание за море, я открывала окна и чувствовала, как дом съеживается до древесины, до штукатурки и прочих скромных элементов своей конструкции и жизнь в нем замирает, оставляя меня неприкрытой, с пустыми руками, но с яростным и непокорным трепетом свободы и одиночества, слишком суровым и великолепным и оттого невыносимым. И тогда я осознаю, как все остальное время была надежно укрыта и стеснена, как настойчиво была согрета и привязана.)

– Давай, если найдешь подешевле, – вот и все, что сказал на это мой супруг.

Он не похож на меня, на самом деле ему не нужны объяснения. Он частенько говорит, что чужая душа – потемки, впрочем без всякого сожаления.

Но даже теперь я не считала, что моя идея осуществима. Наверное, в глубине души мое желание казалось мне слишком несправедливым. Куда проще хотеть норковую шубку или бриллиантовое колье – а что? – вполне достижимые женские желания. Дети встретили идею с подчеркнутым скептицизмом и безразличием. Тем не менее я отправилась в торговый центр в двух кварталах от дома. Вот уже несколько месяцев я без всякой задней мысли примечала объявления «сдается» в окнах второго этажа того здания, где располагались аптека и салон красоты. Пока я поднималась по лестнице, меня охватило чувство полной нереальности происходящего. В самом-то деле аренда помещений – непростое предприятие, особенно аренда кабинета. Нельзя же просто прийти и постучать в двери свободного офиса и ждать, пока тебя не впустят, тут нужны какие-то посредники, связи. И к тому же наверняка запросят слишком большую сумму.

Но оказалось, что мне и стучать не пришлось. Дверь одного из пустующих офисов открылась, и оттуда вышла женщина, волоча за собой пылесос, а затем впихнула его ногой в открытую дверь напротив, которая, видимо, вела в квартиру в тыльной части здания. Эта женщина и ее муж – супруги Маллей – живут в этой квартире, и, конечно, они и есть хозяева всего здания и сдают офисы внаем. Та комната, которую она только что пропылесосила, оборудована под стоматологический кабинет и вряд ли меня заинтересует, но она покажет мне другие. Хозяйка пригласила меня зайти в ней в квартиру и подождать, пока она не уберет пылесос и не возьмет ключи. Ее мужа, сказала она со вздохом, который я не смогла истолковать, нет дома.

Миссис Маллей была темноволосая, хрупкого сложения женщина, вероятно, чуть за сорок, неряшливая, но не лишенная остатков привлекательности и некоторых произвольных штрихов женственности вроде тонкой полоски яркой помады и розовых, лебяжьего пуха шлепанцев на изнеженных и отечных ногах. Весь ее облик выражал колеблющуюся покорность, намекал на измождение и приглушенную настороженность, свидетельствующие о жизни, прожитой в неусыпной заботе о человеке, попеременно взбалмошном, своенравном и зависимом. Что из этого я поняла сразу, а что додумала впоследствии, сейчас, конечно, уже и не скажешь. Но я и в самом деле подумала, что у нее, наверное, нет детей – стресс, в котором она жила, не важно, какой именно, не позволил ей, – и в этом я не ошиблась.

Комната, в которой я ждала, была чем-то средним между гостиной и кабинетом. Первым делом я заметила модели кораблей – галеонов, клиперов и даже «Куин Мэри»[5], – которыми были уставлены столы, подоконники и телевизор. Где не было корабликов, там стояли комнатные растения в горшках и всяческий хлам, иногда именуемый «мужскими» безделушками: фарфоровые оленьи головы, статуэтки лошадей, громадные тяжелые пепельницы из жилистого сияющего материала. Стены украшали рамки с фотографиями и чем-то вроде дипломов. На одной из фотографий бульдог в мужской одежде и пуделиха в платье с мрачным смущением изображали любовную сценку. Фото было подписано: «Старинные друзья». Но главным в этой комнате, безусловно, был портрет в золоченой раме, над которым висел отдельный светильник. Красивый блондин средних лет в деловом костюме сидел за столом с видом в высшей степени процветающим, румяным и благодушным. И вот опять: мысленно возвращаясь назад, я думаю, что мне еще тогда показалось, будто в портрете чувствуется некая тревожность, отсутствие веры у человека в этой роли, стремление выставить себя напоказ, слишком изобильное и настойчивое, которое, как известно, может привести к катастрофическим последствиям.