Танец меча

«А если не лопнет?» — подумал он, но в этот мо­мент с улицы донесся хлопок, и сразу же Эдя пере­стал биться.

— Слез с меня быстро, салага! Скамейки в пар­ке! — сказал он обычным голосом.

— С тобой точно все в порядке? — недоверчиво спросил Меф, знавший, какими убедительными мо­гут казаться хитрящие психи.

— Со мной — да. Но с твоим носом будет нет, если не слезешь!

Меф слез, предварительно отобрав у него топо­рик. Хаврон хмуро одернул рваный свитер.

— Больные вы все какие-то! На людей кидаться! И что я вам сделал? Тихо-мирно пришел с работы! — пожаловался он.

— Да ты на ней уже неделю не… — начал растре­панный Буслаев-старший.

Зозо поспешно зажала ему рот ладошкой. Она первой сообразила, что Эдя ничего не помнит. Из его жизни аккуратными ножничками выстрижены десять дней. Вместе со всеми воспоминаниями.

Меф повернулся, собравшись уходить.

— Ты плохо выглядишь, Эдя! Выпей йоду! — по­советовал он.

* * *

Полоса счастья — обычно аванс. Полоса непри­ятностей — гонорар за все «хорошее», что мы когда-то кому-то сделали. У Эди после длительных гонора­ров, которые он себе выплатил стеклянным шаром, настала пора авансов. И главным его авансом стала Аня, причем при обстоятельствах почти романти­ческих…

Вообще, говоря глобально, Хаврон был романти­ком два раза в жизни — и оба раза с Аней.

Началось все просто. Эдя возвращался с рабо­ты, откуда его забыли выгнать, как до этого забыли оформить. В правом кармане у него лежали чаевые, довольно щедрые, а в левом — огромная, с два раз­бойничьих кулака, аргентинская котлета в капуст­ном листе, которая не понравилась клиенту, но очень понравилась самому Эде.

Время было недетское — около часа ночи. Ме­тро еще ходило. Машинисты откровенно зевали: их железным поездам хотелось в кроватки. Эдя шагнул на платформу своей любимой станции и сразу оказался в гуще событий.

Карманников было трое. Один, мускулистый и агрессивный, обеспечивал прикрытие. Другой, артистичный, косил под интеллигента. Он же в основном и работал. Третий отвлекал внимание нестандартным поведением в амплуа дурачка: при­творялся пьяным, на всех падал, шумел. Но сейчас, ночью, они особо не скрывались и сработали грубо: перед закрытием дверей сдернули с девушки сумку и выскочили.

Девушка, вместо того чтобы тихо проливать сле­зы, рванула следом и ухватила последнего из бегу­щих за куртку. Эдя появился из своего вагона как раз в секунду, когда все трое взяли девушку в клещи. Церемониться с ней они явно не собирались.

Однажды, на первом курсе вуза, откуда он потом благополучно вылетел, Эдя уже спасал девушку от бандитов. Случилось это ночью в парке. В то время он был тощ, лохмат, зато начитан. Вспомнив при­мер благородных рыцарей, которые, выкупая у раз­бойников девушку, бросали с коня мешочек с золо­том: «Возьми и отпусти ее!», Эдя с теми же словами бросил бандитам свой бумажник. Воришки от удив­ления схватили его и убежали.

Спасенная Эдей девушка оказалась в подпитии. Вместо того чтобы вознаградить своего спасителя поцелуем, она неумело лягнула его ногой и ушла, нетвердо ступая. Проводив ее грустным взглядом, Эдя запоздало вспомнил, что в бухмажнике остались ключи от квартиры и паспорт…

Прошли годы. Эдя стал упитан и циничен. Пока он соображал, в каком ключе должно проявиться его негодование и можно ли как-нибудь обойтись без торжества справедливости, девушка обернулась. У нее было красно-белое, испуганное, очень знако­мое лицо. Эдя узнал Аню.

Дальше началась сплошная героическая сага. Эдя бросился на помощь. Сбить с ног он сумел только одного, самого дохлого — того, что косил под пья­ного. После первого же удара он улетел сразу и с не­вероятной готовностью.

«Артист» с необыкновенной скоростью отско­чил, укрывшись за спиной здоровенного. Слажен­ность у них была потрясающей. Мощный карман­ник тратил свое свободное время с толком. Об его пресс Эдя отшиб себе кулак. В следующую секунду его боднули в лицо лбом и добавили чугунным ку­лаком по шее.

Эдя упал и по мраморному полу подкатился к чьим-то ногам.

Еще точнее: к огромным ногам.

Совсем точно: к гигантским ногам.

Эдя вскочил и оторопел. Пустая станция оказа­лась не так уж пуста. На каменной скамейке с дере­вянным сиденьем — одной из тех вечных скамеек, что так ценят архитекторы московского метропо­литена — сидела трогательная парочка: Зигя и Пра­сковья. Прасковья дремала у Зиги на плече, Зигя ковырял в носу пальцем. Эдя не стал медитировать, соображая, откуда Зигя здесь взялся.

— Помоги! Они хотят меня убить! — заорал Эдя, чудом пропуская над ухом каменный кулак вошед­шего в раж качка, которому хотелось добить его во что бы то ни стало. Слабоумного и бледную девушку в счет он явно не принимал.

Зигя вытянул из носа зеленую козюлю и стал раз­мышлять: съесть ее или вытереть об лавку. В финале победил первый вариант.

— Ну и сто? — грустно спросил он. Карманники сбили Эдю с ног и стали пинать в

четыре ноги.

— Насовсем убить! — заорал Эдя. На разбитых губах кровенились пузыри.