Танец с огнем

– Давай! – решился Степка и приказчик на его глазах ловко, большим конвертом завернул плат в лист густо-синей бумаги со звездами, перевязал лентой и сверху накрутил ножницами не бант даже, а самую настоящую голубую розу…

Вот если б и нынче кто-нибудь взял его, Степкины чувства, упаковал их в красиво-ароматный, пригодный к употреблению такими, как Камиша и ее семья, сверток и поднес бы его Камилле Аркадьевне с соответствующими пояснениями. И тогда…

Что, собственно, тогда? Все – бред и морок. Напрасная, безумная затея. Что он, мужик-лапотник, мог понять и увидеть в этом письме? На что понадеялся? Оно ведь не для него писано, как и те брошюры из Лизиной стопки. Не для таких, как он. Слишком велика яма. Между ним и ею. Между его жизнью и ее смертью. Ничего не будет. Не будет ничего никогда.

И не в силах больше сносить Камишиного удивленного взгляда, неясных, но вдребезги разбитых мечтаний и собственной тоски, разрывающей нутро, Степка распластался на полу у ног девушки и не зарыдал даже, а завыл страшно, как воет попавший в капкан и смертельно раненный зверь.

Услышав его вой, Камиша прикрыла огромные глаза и мучительно заломила пальцы, Марсель втянул голову в плечи и заерзал, тревожась, а Луиза Гвиечелли удовлетворенно улыбнулась длинной, мутной улыбкой.

– Степ, тебе не кажется, что плакать удобнее на кровати?

Степка подскочил невольно, потому что интонации в прозвучавшей реплике были совершенно Люшины.

Камиша рассмеялась:

– Я умею подражать. Это ведь не странно, правда? В моей жизни почти не было ничего своего… Хочу, чтобы ты знал: я рада, что ты прочел мое письмо…

«Хотя бы кто-то…» – не прозвучало (Камилла была слишком хорошо воспитана), но было услышано и принято Степаном без возражений. В Синих Ключах все с детства учились понимать такие вещи.

– Ты ведь нальешь мне вина? И еще вот эти капли…

Степка заметался, уронил стул, едва не смел столик…

– Я прилягу, пожалуй…

– Камилла Аркадьевна…

– Ты можешь называть меня Камишей, как все? Наверное, сейчас это было бы удобнее… Степа, а можно я тебя спрошу?

– Все что угодно, Камишенька, – сказал Степка.

– Это вот, сейчас, с нами – это приключение, да? – и почти жалобно. – У меня никогда не было приключений.

– Да, Камишенька, это самое настоящее, взаправдашнее приключение, – он прокусил нижнюю губу и с удовольствием слизал выступившую кровь.

Она протянула руку и дотронулась пальцем.

Он забрал ее палец в рот и осторожно его облизал – она же любит животных, это внушало надежду.

Глаза у Камиши радостно расширились – приключение продолжалось.

Кто бы знал, как он отчаянно боялся!

Она боялась в сто раз меньше – ей было нечего терять.

У него были жесткие волосы, как у терьера. Она теребила и ерошила их, как шерстку щенков.

У нее были пульсирующие синие жилки – на висках, кистях, на сгибах рук и ног. Он придавливал их языком – кровь останавливала свой бег, а потом возобновляла с удвоенной силой. Она была так худа, что он не только чувствовал, но и видел, как стучит ее сердце.

От страха сделать что-то не так и дикого напряжения у него сводило все мышцы, и он едва сдерживался, чтобы не завопить от боли.

Она быстро заснула от усталости, довольная вполне самым удивительным приключением в своей недолгой жизни.

Он встал и выпил все вино, съел все печенье, крошки смел на пол ладонью, а косточки от фруктов выплюнул в вазу с цветами. Простыню с кровати вытянул осторожно, смотал в клубок и сунул себе за пазуху.

Полусонную перенес ее в карету.

Луиза и Марсель смотрели испуганными глазами детей – Камиша умерла?!!

Он уверил их, что все в порядке. Они не поверили, потому что взрослые порядки всегда кажутся детям варварскими, несправедливыми и подлежащими исправлению немедленно после того, как вырастут они сами.

Он поцеловал ее руку и спрыгнул на ходу, когда по Устинскому мосту переезжали Москву-реку. Вяло подумал о том, чтобы утопиться и кончить все разом. Потом встряхнулся и отправился в трактир Марыси Пшездецкой – спрашивать, как отработать. Оставаться в долгу Степка не любил.

* * *

Глава 20

в которой Лука встречается с купчихой Раисой, когда-то спасшей его жизнь, а в семье Осоргиных-Гвиечелли разражается ужасный скандал

– Хватит постепенное отмирание души называть духовностью! – рявкнул оратор с небольшой сцены. – Все потеряли ощущение края. Докуда можно?

Камарич слегка вздрогнул и огляделся.

Народ в бывшей Медведниковской гимназии (с недавних пор здесь разместился Археологический институт) собрался весьма пестрый.