Танец смерти

Остальные карты отложил в сторону, а сам перевернул первую карту: Верховная жрица. Интересно.

Перевернул вторую карту. На ней был изображен высокий худой человек в черном одеянии. Человек отворачивал склоненную голову. У ног его лежали перевернутые золотые кубки, из них выливалась красная жидкость. На заднем плане текла река, за ней – мрачный замок. Пятерка Чаш.

Диоген резко втянул ртом воздух.

Рука его боязливо потянулась к третьей, последней карте. Поколебавшись, открыл ее.

Эта карта была перевернута. Рука над пустынным пейзажем выходила из дымного облака. Рука эта держала тяжелый меч с рукояткой, украшенной драгоценными камнями. На кончике лезвия была золотая корона.

Туз мечей. Перевернутый.

Диоген с минуту смотрел на карту, потом медленно выдохнул. Поднял ее дрожащей рукой, затем резким движением порвал пополам, потом еще раз пополам и рассыпал кусочки.

Теперь его беспокойный взгляд обратился к черной бархатной ткани, завернутой по краям. На бархате лежало 488 бриллиантов, почти все они были цветными.

Он смотрел на них, и беспокойство потихоньку отступало.

Рука двинулась над океаном блестящего, пойманного в ловушку света, пока не вынула один из самых больших бриллиантов – ярко-голубой камень в тридцать три карата. У него было имя – Королева Нарнии. Диоген положил его на ладонь, смотрел на заключенный внутри свет, а затем осторожно поднес бриллиант к здоровому глазу.

На мир он смотрел сквозь глубины камня. Казалось, в этот момент он слегка приоткрывал дверь и в образовавшуюся щель видел кусочек волшебного мира, мира красок и жизни, настоящего, совершенно отличавшегося от того фальшивого, плоского и серого, который представлялся его глазам.

Дыхание его стало более глубоким и ровным, и мизинец уже не дрожал, мысли вышли из тюрьмы и отправились по давно забытым переулкам памяти.

Бриллианты. Все неизменно начиналось с бриллиантов. Он лежал на руках у матери, на ее шее сверкали бриллианты, свешивались с ушей, блестели на пальцах. И голос ее был похож на бриллиант, чистый и прохладный. Она пела по-французски. Было ему тогда не более двух лет, и плакал он не от горя, а от ранящей его красоты материнского голоса. Вероломное совершенство песни притягивает меня к себе, сердце жаждет быть кому-то нужным...

Сцена эта померкла в сознании.

Теперь он бродил по большому дому на Дафни-стрит, по его длинным коридорам, загадочным комнатам, многие из которых, даже тогда, были постоянно закрыты. Но когда он отворял дверь, непременно обнаруживал что-то волнующее, удивительное и странное: огромную кровать под тяжелым покрывалом, темные картины с изображением женщин в белых одеяниях и мужчин с мертвыми глазами. Там можно было увидеть экзотические предметы, привезенные из дальних стран, – костяные флейты, обезьянью лапку в серебряной оправе; испанское медное стремя; оскалившуюся голову ягуара; забинтованную ступню египетской мумии.

Всегда можно было убежать к матери, к ее теплу, нежному голосу, к бриллиантам, радужно сверкавшим при малейшем ее движении. Бриллианты были живыми, они никогда не менялись, не выцветали, не умирали. Они навсегда сохранят свою красоту.

Как же отличает их это от бренной плоти.

Диоген понимал ощущения Нерона, смотревшего сквозь бриллиант на пожар Рима, который сам же устроил. Император понимал преобразующую силу драгоценных камней. Он знал, что взгляд на мир сквозь такой камень означал преобразование не только мира, но и себя. Свет – это флюиды. Пройдя сквозь бриллиант, они достигают глубинных слоев души. Большинство людей этого не чувствуют, может, и никто на земле этого не ощущает. Кроме него. Драгоценные камни говорили с ним, шептались, дарили силу и мудрость.

Вдохновение сегодня подарят ему не карты, а бриллианты.

Диоген все так же смотрел в голубой бриллиант. У каждого камня свой голос. Этот камень он выбрал за его мудрость. Сейчас Диоген выжидал, шептал что-то камню, старался вызвать его на разговор.

Наконец бриллиант заговорил. Ответив на вопросы Диогена, прошептал ему что-то, в темноте едва слышно прозвучало эхо.

Ответ Диогену понравился.

* * *

Виола Маскелене прислушивалась к доносившемуся снизу странному бормотанию, напоминавшему не то молитву, не то монотонное пение. Звук был таким тихим, что разобрать она ничего не могла. За этим последовало взволновавшее ее получасовое молчание. Потом она услышала звук, которого боялась: заскрипел стул, и раздались медленные осторожные шаги человека, поднимавшегося по лестнице. Нервы предельно напряглись, мышцы дрожали, готовые к отпору.

Раздался вежливый стук в дверь.

Она ждала.

– Виола? Я бы хотел войти. Пожалуйста, обойдите кровать и встаньте в дальнем углу комнаты.

Она поколебалась, но сделала, как он просил.

Он говорил, что убьет ее на рассвете, однако не сделал этого. Солнце уже закатилось, приближалась ночь. Что-то произошло: его планы изменились. Или, что более вероятно, изменились не по его желанию.

Дверь отворилась, и она увидела Диогена. Выглядел он по-другому – не так безупречно. Лицо покрылось пятнами, галстук сбился на сторону, рыжеватые волосы слегка взлохмачены.