И вдруг Иван Андреевич явственно ощутил горечь от мысли, что больше он эту красавицу не увидит никогда в жизни. Стало тоскливо. И тогда он решил, что непременно дождется ее у окна. Шел четвертый час дня, она, наверняка, пришла в гости к своей подружке и скоро выйдет вновь.
Но девушка не вышла. Не вышла ни в шесть часов, ни с сумерками, ни с синим глухим вечером, когда на улице стихло, и многоглазые дома во дворе не засияли по-кошачьи разноцветными мерцающими огоньками. Иван Андреевич подумал, что он мог ее пропустить, когда отвлекался на чай с сушками, чтение пары статей в газете, а еще (он чуть не забыл) звонила Лиза, и они проговорили около десяти минут. Она сказала, что придет сегодня вечером, приготовит что-нибудь быстрое и несложное, и что она, наконец, купила отраву для муравьев.
Иван Андреевич решил поработать. Так он в последнее время называл то одухотворенное времяпрепровождение на кухне с сигаретой, чаем в граненом стакане и с кипой пожелтевшей бумаги перед носом. Он писал стихи по-пушкински, выводя какие-то пирамиды на полях, упираясь глазами в одну точку на кухне. Точкой раздумий ему служил гвоздь от когда-то остановившихся часов, которым не удосужились поменять батарейку. Лиза тогда не позвонила и не сказала, что мол, она, наконец, купила пальчиковые – две штуки. Признаться, редко, но метко у него выходили интересные стихи, он не был талантливым поэтом. Некоторые опусы оценивали друзья за пятничными посиделками. И оценивала Лиза, обвивая его горячую шею своими теплыми руками, но особо ничего не говорила, а все лирические образы воспринимала на свой счет, иногда даже не вникая в смысл стихотворения. И от этого даже гражданскую лирику она воспринимала, да, на свой счет. Сначала Ивана Андреевича это страшно раздражало, но позже он привык мириться и с этой ее чертой.
В замочной скважине повернулся ключ, зашелестели пакеты. Это Лиза. Она возвращалась поздно, распустив последнюю вечернюю смену.
– Ваня, ты снова куришь в квартире? – раздраженно произнесла она и тяжело вздохнула.
Иван Андреевич слышал как на пол упали ее туфли. Она всегда снимала их, нервно дергая лодыжкой и держась за стену.
– Боже, если ты умрешь от старости раньше, чем от рака легких, то это будет чудо! – произнесла она в своей обычной манере училки русского языка: все со всем сравнивать, добавлять эти «если бы», «пожалуй», «отнюдь», во всем находить какие – то аллюзии, сплошные тропы. Опять же из разряда «как уколоть поострее».
Лиза шумела водой в ванне, Иван Андреевич подобрал в коридоре пакеты и стал раскладывать продукты в холодильник, не разбирая, все ли туда положено класть. Лиза появилась перед ним в своей любимой желтой блузке, ворот которой, казалось, сейчас сдавит Лизину шею. Она прислонилась к стене, скрестив по своему обыкновению ноги, которые обтягивала серая длинная юбка-карандаш.
– Как прошел день? – спросил Иван Андреевич, открывая бутылку кефира.
– Нормально. Как всегда. Хотя, как- то уныло. Я приготовлю тебе что-нибудь, но не останусь. У меня собой стопка тетрадей, нужно проверить до завтра.
– Можешь проверять здесь.
– Здесь как в курилке архитектурного института, Ваня… – сказала она и опустила зеленые глаза в желтые листы с его пирамидами и каркулями.
Он улыбнулся, подошел к Лизе и нежно поцеловал прядку ее волос у виска.
– Попробовал бы отнести что-нибудь в свое любимое «Вечернее время», Гостомыслов, глядишь и договорился бы о гонораре…
– На стихах сейчас не заработать.
– А ты пробовал?
Быть может, Лиза была из тех людей, которые верят в деньги из воздуха? Спустя час в небольшой однокомнатной квартире Ивана Андреевича пахло едой, уютно сопел чайник. Лиза накинула на пыхтящую кастрюлю полотенце, наскоро вымыла посуду, сняла фартук и бросилась в коридор.
– Уже?
– Лимонное драже! – передразнила Лиза, – я предупреждала.
И она исчезла. Лиза – очень мудрая женщина. Когда она чувствовала, что дело близиться к скандалу, она всегда исчезала. Вялая, гнетущая обстановка в квартире Ивана Андреевича Гостомыслова прекрасно располагала к какому-нибудь неприятному разговору, в итоге которого они бы неизменно пришли к восьми нелепым годам их отношений, этой фатальной безработице Ивана Андреевича, как к бешеному глупому диагнозу, а после Лиза стала бы забрасывать его очередным словесными пируэтами с привлечением психологии и даже эзотерики.