Лошадь мы оставили в проулке – бедное животное пыталось отдышаться, выпуская клубящиеся облачка пара, – и дальше зашагали пешком. Доставать карту не было нужды, ибо Харрис шел быстро, уверенно сворачивая то тут, то там.
Я же, напротив, постоянно оглядывался по сторонам, опасаясь услышать голоса Шефа и Боба или обнаружить их высокие фигуры за очередным поворотом. Следил я и за каждым движением Харриса в страхе, что он, стоит нам свернуть в какой-нибудь темный уголок, достанет кинжал и перережет мне глотку. Когда мы наконец достигли кривой улочки под названием Гудрамгейт, нервы у меня были уже ни к черту.
Вскоре показалось и «Братство садовников». Вывеска паба, вся в трещинах и выцветшая за десятки лет под ветрами и дождями, поскрипывала на морозном ветру.
Это было здание шестнадцатого века: потемневшие дубовые балки, сотни лет поддерживавшие верхние этажи, прогнулись, лепнина и эркерные окна, нависавшие над дорогой, казалось, грозили вот-вот рассыпаться в прах.
И, судя по всему, это было единственное бойкое место на улице: за запотевшими окнами двигались бесчисленные силуэты, но голоса звучали тихо и спокойно – ничего общего с криками и гоготом, которые я неизменно встречал в «Энсине Юарте» в Эдинбурге.
Харрис толкнул входную дверь, и нас окатило жарким влажным воздухом, насыщенным запахами выдохшегося пива, закисших солений и множества человеческих тел. Впрочем, закашлялся я вовсе не из-за этой вони, а из-за густого тошнотворного дыма, витавшего внутри.
Сомнительная местная клиентура – сплошь мужчины, за исключением нескольких беззастенчивых распутниц, – тотчас повернулась в нашу сторону, сверля меня грозными взглядами. Это была одна из тех берлог, куда люди приходили обстряпывать свои неблаговидные делишки.
–
Харрис опустил руку мне на плечо. Его прищур как бы сообщал всем присутствующим: «Не лезьте к денди, он со мной». Он повел меня вверх по крутой лесенке с перилами, до того липкими, что, едва коснувшись их, я не сдержался и отдернул руку. Я зашагал вверх, испытывая страх при мысли о том, что меня там ждет. К счастью, то были не темнота и не безмолвие.
Второй этаж был поделен на закутки: столы друг от друга отсекали деревянные панели и дымчатое стекло. Вокруг гудели разговоры – все они велись приглушенным, но суровым тоном. Я мог лишь догадываться, что за сделки заключались…
–
При звуке этого громкого скрипучего голоса я вздрогнул – в тот же момент ко мне бросилась тучная низкорослая фигура. Пара пухлых рук обхватила меня, серые перья, украшавшие дешевый чепец, защекотали мне нос.
После такого бурного приветствия я наконец смог рассмотреть стоявшую передо мной женщину – мадам Катерину собственной персоной.
Немолодая цыганка очень изменилась. Разноцветные шали, бесчисленные нитки бус и кулоны, коими она увешивалась, проводя сеансы ясновидения в Эдинбурге, исчезли. В ту ночь на ней было простое платье из серого бархата, а ее знаменитый огромный бюст, который, безусловно, притягивал к ней клиентов мужского пола, был подобающим образом прикрыт. Ногти, обычно длиной в пару дюймов и загибавшиеся, словно когти орла, оказались короткими и бесцветными. На первый взгляд, в ней было совершенно невозможно угадать ту, что всего несколько месяцев назад владела заведением даже похлеще этого – наполовину пивоварней, наполовину салоном для гадания, где она накачивала спиртным и облапошивала самые жалкие слои шотландского плебса.
Единственным напоминанием о прошлом, а именно о нескольких бурных месяцах в Эдинбурге, была черная шелковая лента у нее на шее, которая, как я знал, скрывала шрам, полученный ею на виселице.
Несмотря на все эти перемены, огонь в ее проницательных зеленых глазах не угас, а сейчас в них сквозила еще и тревога.
– За вами следили? – спросила она у Харриса, прежде чем я успел вымолвить хоть слово. Великан покачал головой, и Катерина шумно выдохнула. – Пойдемте, времени у нас не много. – И она затащила меня в слабо освещенный закуток в самом укромном углу второго этажа. – Все здесь, живы-здоровы. Ну… почти.
Первым мне в глаза бросился – спасибо единственной горевшей рядом свече – пирог с дичью размером с голову Харриса, окруженный стаканами и пивными кружками. Позади него, вытянув ноги, которые заняли почти весь закуток, сидел Девятипалый.
Я снова подумал, до чего же странно он выглядит без своих пестрых тартановых брюк. Он сидел, откинувшись назад, и постанывал, белая рубашка на нем была в пятнах засохшей крови. Слева от него сидела Джоан с миской теплой воды, а справа – Кэролайн, которая пыталась промокнуть лоскутом ткани его сочащийся кровью висок. Он явно прибыл сюда за считаные минуты до того, как отправил мне записку.
–
– Это потому, что вы шевелитесь! – возразила Кэролайн. – Тоже мне, девятижильный инспектор…