Танго смертельной любви

Лишь один раз она отважилась задать вопрос. Они сидели с Альбертом перед растопленным камином — художник пил вино, а она апельсиновый сок. Вечер затянулся, и сердце девушки отчаянно билось в ожидании продолжения — такого пугающего и долгожданного одновременно. Альберт ее поцеловал, потом еще и еще раз. Аделаиде хотелось бежать и растворяться, продолжать и прекратить, вспомнив все заветы строгих учительниц из пансиона и все то, что было прочитано втайне от них.

Мадонна была повернута к стене, но Альберт, сам того не замечая, продолжал кидать взгляды в ее сторону, словно бросая ей вызов и ища ее одобрения.

Он не брился несколько дней, щетина затемнила лицо, и в отблесках огня он напоминал демона-искусителя.

— Эта женщина… кто она? — наконец-то отважилась спросить девушка. Альберт, нехотя прервав поцелуй, отдалился от нее и окинул внимательным взглядом. Аделаида была невероятно красива — выразительна и наивно страстна. Она словно сошла с картин Дали — неземные цвета и совершенство. Чистота и непорочность. Полная противоположность той, которую он, повинуясь странной прихоти и болезненным порывам, возвел в ранг божества.

— Это затмение, — после минутной паузы ответил Альберт.

Было совершенно очевидно, что Аделаида не поняла его ответа. Она была слишком юна, чтобы за формой слов рассмотреть истинное содержание.

— Это твоя знакомая? — уточнила она.

Альберт снова внимательно посмотрел на девушку. Судьба была к нему слишком добра и щедра. После приливов болезненной страсти вынесла в тихую гавань любви и покоя. Стоило учиться благодарности и нельзя было гневить за излишнюю щедрость того, кто управляет этим миром.

— Нет. — Он медленно покачал головой, подбирая слова, которые она хотела услышать. — Это просто женщина. Я где-то ее увидел и решил написать картину.

— Она… она не похожа на святую, — робко сказала Аделаида.

— Святых не бывает. — Альберт пожал плечами, почувствовав легкое раздражение.

— Но есть же те, кого канонизировали, — возразила девушка, и Альберт снова почувствовал бездонную пропасть между ними и легкую горечь — ему бы очень хотелось вернуть такую бесконечную наивность и утопить свой собственный цинизм в океане доброты. Он погладил девушку по волосам, она тут же потерлась щекой о его руку, как самая настоящая кошка, вызывая прилив нежности и умиления.

— Да, милая, есть, конечно. И святые наверняка существуют. Особенно если в них верить. Но я не иконописец, я художник. И я так увидел. Понимаешь?

— Конечно! — Аделаида ничего не поняла из этого объяснения, но поспешила согласиться. Самое главное она услышала — женщина с полотна ничего не значила для Альберта. Эта мысль словно сбросила тяжелую гору с ее хрупких плеч. Альберт был красив, талантлив, молод и богат. О большем счастье и мечтать нельзя. Но, даже будь он беден, она бы все равно любила его не меньше. Просто замечательно, что между ними нет никаких преград. Аделаида много раз слышала, что она красива и умна, но юное неопытное сердце смутно догадывалось, что есть вещи, которым красота и ум не в силах противостоять.

Она бросила взгляд на молодого человека — тени залегли под его глазами, короткие волосы немного отросли, легкая седина на висках намекала на жизненный опыт и мудрость, за которыми ей очень хотелось спрятаться. Невероятное везение, что этот мужчина был одинок, когда они встретились. Возможно, ждал ее? Сердце снова часто забилось. Это и есть судьба, о которой твердила мама, и одновременно чертовская удача, как утверждал папа. Альберт снова привлек девушку к себе и поцеловал.

— Тебе не нравится эта картина? — прошептал он ей в волосы.

— Нет, что ты… — слабо запротестовала Аделаида. В ее семье у женщин не было привычки высказывать собственное мнение. К тому же она боялась обидеть Альберта и разочаровать его непониманием. Папа говорил, что творческие люди очень болезненно воспринимают критику, и каждое утро напоминал ей: она должна восторгаться всем, что выходит из-под кисти будущего мужа. По крайней мере до того момента, пока она не выйдет за него замуж.

— Не нравится, — Альберт прервал бессмысленный протест. Одного взгляда на юное открытое лицо было достаточно, чтобы понять — девушка боится картины и женщины, изображенной на ней. Первобытные женские инстинкты было не в силах заглушить даже французское воспитание.

— Я выставлю ее на продажу, — неожиданно для самого себя предложил Альберт и тут же осекся. Страшно было подумать о том, что кто-то другой будет обладать картиной. Вторая мысль была разумней — с этой болезненной зависимостью нужно покончить и возвращаться к нормальной жизни. Аделаида — ключ к ней, который нельзя потерять.

— Но…

Альберт заглушил протесты Аделаиды поцелуем.

Эльза