Танго втроем

Бушмин почувствовал досаду — разговор у них явно не клеился. Они по-прежнему не слишком доверяют друг другу, оба заметно раздражены, поднакопились взаимные претензии. Сотник не торопится раскрывать карты и вообще ведет себя как-то неуверенно, словно появление Бушмина застало его врасплох. Бушмин, в свою очередь, вынужден тщательно «фильтровать базар», чтобы не навредить прежде всего самому себе.

Только сейчас Бушмин разглядел, что его собеседник выглядит неважнецки: лицо осунулось, словно он провел несколько бессонных ночей кряду, под глазами залегли глубокие тени, под левой скулой сохранился клочок щетины, видно, бриться пришлось впопыхах. Костюм, хотя и справный на вид, изрядно помят, как будто мент пользовал его вместо пижамы.

— Что-то я тебя не пойму, Бушмин. — Выковыряв из пачки сигарету, Сотник принялся рыться в карманах в поисках зажигалки. — Черт, в кабинете оставил…

Бушмин дал ему прикурить от своей зажигалки.

— Благодарствую… В те первомайские дни, когда заварилась чертова каша, погибли двое твоих товарищей. Один служил в ОМОНе, второй — собровец. Дружили вы еще с курсантских времен, потом какое-то время служили вместе в бригаде морской пехоты. Воевали в Чечне, боевая спайка, и все такое прочее… Я к чему клоню? Полагаю, Кондор, ты, как никто другой, заинтересован в тщательном расследовании по факту гибели двух твоих товарищей. Ты основной свидетель, и только один ты можешь толком объяснить, что в действительности тогда произошло…

— Вот только не надо мне пудрить мозги, — сухо сказал Бушмин. — Я более или менее в курсе, в каком направлении продвигается следствие. И ты это тоже знаешь, Филин. Ни Генпрокуратура, ни твой монстр МВД, ни даже все органы, собранные до кучи, — ни фига не сможете здесь сделать. А если кто-то безрассудный и взаправду решится распутать весь клубок, то такому ухарю уже вскорости наступит фатальный п…ц! Никакие должности, никакие звания и генеральские погоны не спасут. Возможности у них такие, что тебе и не снились… Поверь мне на слово, мент, я уже под этим «прессом» побывал, хотя и не по своей воле.

Контакт вдруг встал, как споткнулся, пришлось и Бушмину поневоле остановиться.

— Ох и штучка же ты, морпех! — У Сотника от возмущения даже покраснел кончик носа. — До чего скользкий тип! Знаешь, кажется, я начинаю жалеть, что тебя до сих пор не пристукнули где-нибудь… У меня тогда по крайней мере не было бы головной боли…

Бушмин по-прежнему сохранял полное спокойствие, хотя «консенсуса» с этим странным ментом достичь никак не получалось.

— Филин, ты только не обижайся, ладно? Так вот… Я тоже иногда жалею, что не пристрелил тебя в подворотне во время нашей первой случайной свиданки. Я могу утверждать вслед за тобой, что ты — моя головная боль… Но это так, к слову. С тобой, возможно, я бы и сговорился, потому как успел тебя немного изучить. Мужик ты не гнилой, а это самое главное… Но вот контора, в которой ты служишь, насквозь прогнила, как и остальные государственные конторы, и к твоему начальству, о Белицком в данном случае речь не идет, к твоему гребаному коррумпированному начальству у меня особого доверия нет.

— Если так стоит вопрос, зачем тогда ты вызвонил меня и попросил прийти на встречу с тобой?

— Объясняю. Вы целенаправленно зондируете все мое окружение. Вы все эти дни сами ищете встречи со мной. Это во-первых. А во-вторых, уважаемые мною люди высказали пожелание, чтобы я все же законтачил с тобой. Чисто на мое усмотрение, конечно. Мне стало известно, что у вас есть какое-то предложение в мой адрес и что если не все, то значительная часть моих пожеланий вашей стороной будет удовлетворена. Вот я и забил тебе стрелку, Филин. И теперь я хочу понять, какого черта вам все еще от меня нужно!

Некоторое время они с напряжением смотрели друг другу в глаза. Затем выражение лица у Сотника заметно смягчилось, на его губах появилась едва заметная усмешка. Легонько хлопнув Бушмина по плечу, он кивком головы указал на парковую скамью, почти скрытую от глаз разросшимися кустами сирени.

— Пойдем присядем, Андрей. Мне кажется, нам пора искать точки соприкосновения.

Глава 8

Телефонный звонок застал Розанову в ванной, выведя ее из с стояния приятной полудремы. Из пахучего облака пены вынырнула изящная женская ручка, слепо пошарила на подвесной полочке нет ли там трубки радиотелефона… Пусто. В доме два аппарата: радиотелефон и мобильник в сумочке, но она, конечно, не догадалась прихватить с собой телефон в ванную.

Звонкие трели, доносившиеся из гостиной, резко оборвались Ну и ладно— Лены нет дома. Ни для кого.

«У кошки че-етыре ноги… Ты трогать ее не моги… несмотря на малый рост».

Что значит — ни для кого?! Совсем, Лена, у тебя чердак набекрень съехал! А если это мамуля звонила? Или старшая сестра Аннушка?