Танго втроем + бонус

Новенький двухэтажный особняк. Мне предлагали здание девятнадцатого века почти в центре города. Я представила себе холодные комнаты, неискоренимые сквозняки и отказалась. Я лучше без исторической ценности. У меня сорок шесть подопечных. Большинство из них находится здесь на коммерческой основе, но и на благотворительной основе мы тоже принимаем. За это я получаю неплохие субсидии от государства. Я вообще готова принять всех, кто во мне нуждается. Но менталитет наших стариков таков, что они предпочтут умереть в родных стенах. Другое дело, что не у всех эти стены есть. А у кого-то родственники, которым проще заплатить мне, чем жить со стариком. Я принимаю всех и делаю все, чтобы скрасить их дни, возможно, последние. Чаще всего, так и происходит.

У нас тоже чистили снег. Расчищали тропинки в саду, многие мои подопечные с удовольствием и подолгу гуляют. Вот наступит весна, оттает мой пруд, в который впадает самый настоящий ручеек. У пруда ивы, лавочки в тени. Скорее бы. Надеюсь все мои старики до этой весны доживут.

Сейчас на одной из лавочек сидит Мария Викторовна. Одна. В  окно поглядывает нянечка, рядом охранник, успокаиваю я себя. Нужно подойти, но у меня сил нет сейчас выслушивать чужое горе. На меня давит открытие.

– Здрасьте! – громогласно поздоровалась со мной Настя, дежурная медсестра. – А я вас не ждала сегодня. Скажу на кухне, пусть чаю организуют?

– Пусть организуют, – согласилась я.

Поднялась в свой кабинет, сняла пуховик, повесила на рогатую вешалку. Посмотрела в окно. Тянула время. А потом села и потянулась к ящику стола. В нем – моя тайна. Моё открытие, которое жрёт меня изнутри уже пять дней. Открыла и дверь хлопнула – Настя. Я толкнула ящик, задвигая его внутрь. Он, как назло застрял, задвигаться отказался, пришлось приналечь всем телом. О моём открытии никто не должен знать.

– Кушайте, – попросила Настя. – Совсем прозрачная! Сляжете, что мы без вас будем делать?

И ушла. Я посмотрела на поднос. Чай в чайнике, с заботливо надетой на него вязаной курицей – чтобы не остыл. Пирожки в блюдце. Тонкие дольки лимона. Варенье. Яблочное, золотистое. Тонкие дольки ароматных яблок в почти прозрачном сиропе.

А я ведь уже пять дней не ем, осознала я. Нет, голодом себя не морю. Пью чай, много-много чая. Порой перехватываю что, когда кормлю своих мужчин. А полноценно – нет, не ем. И пирожки показались такими ароматными…Откусила один. С луком и яйцом. Второй с мясом. Третий с яблоками. И съела все три. А потом пила чай горячий вприкуску с вареньем. И тепло стало изнутри, и хорошо бы, если бы не открытие… Оно мешало наслаждаться жизнью.

Выдвинула ящик стола. Даже руки затряслись. Вот глупая я!

В ящике тесты. Их четыре. Я до последнего надеялась, что ошибка. Можно ошибиться четыре раза? Наверное, можно. Я всю жизнь ошибаюсь, и останавливаться похоже, не намерена. Я храню тесты здесь, уже пять дней. Иногда смотрю на них. И тогда чревоточина жрёт меня изнутри.

Их надо уничтожить. Пока никто не увидел. Особенно Максим. Я сложила их в пакет и решила избавиться от них городе. Там анонимно. А здесь увидят в мусоре, слухи пойдут. Поздравлять ещё начнут, не дай бог.

Мне было назначено на два часа. На работе я так и ничего не сделала, здесь я пряталась от Максима. Чаю вот только попила, с пирожками… 

Клиника была частной. Я надеялась, что никого из знакомых не встречу. Шла по коридору опустив голову за девушкой администратором. Вошла в кабинет, разделась. Я все ещё надеялась на ошибку.

– Беременность? – спросил врач.

– Может просто гормональный сбой? Я укол делала…на четыре года. Второй раз уже. Никаких нареканий, помогает. Беременностей не было…Впереди ещё год, понимаете? Я бы потом ещё один укол сделала. Мне нужно знать…это же ошибка?

Врач указал мне на кресло. Я влезла, неудобно, металл холодный, а ещё частная клиника… чужие руки, тоже неприятно холодные в одноразовых перчатках мяли мой живот, проникали пальцами внутрь меня. Я закрыла глаза, призывая себя хоть немного расслабиться. Я до сих не переношу мужских прикосновений, пусть даже и знаю, что это врач. Я слишком привыкла к своей комфортной нише. Я, Данька и, конечно же, Макс. Мне не нужно никого. Ни друзей, ни врагов. Подсознательно я жила в постоянной готовности бежать. Вот только детище моё – дом престарелых…его, как бросить?

– На кушетку, – попросили меня.

Я слезла с кресла. Легла на кушетку. Снова глаза закрыла. Фыркнул, выдавливаясь на мой живот из тюбика мединский гель. Холодно. Почему вокруг такое холодное все? Врач молчал. Я продолжала обманывать себя – все хорошо. Правда же, хорошо?

Звук обрушился на меня без предупреждения. Словно я стояла на рельсах, а на меня неслась многотонная махина поезда, и монотонное тук-тук-тук сотни колёс несло мне смерть. Фигурально, оно и размазало меня. В лепешку.

– Выключите! – закричала, не сдержавшись я.

Врач пожал плечами и выключил звук. Сердцебиение ребёнка, которого я ношу под сердцем стихло, его словно отрезало, и наступившая тишина была оглушающей.

– Восемь недель, – спокойно проинформировал меня он.

– Но…как так… Восемь! Целых восемь!