Танго железного сердца

— Добрый вечер, люди Либерталии! — повышаю голос. Похоже, сегодня я все-таки охрипну.

— Слово адмиралу! Адмирал будет говорить! Тише! Да тише вы, дайте послушать!

Поднимаюсь на крыльцо клуба, оглядываю своих людей. Все полторы сотни здесь (за вычетом часовых и людей Обри). Красные отсветы пляшут на лицах.

— Я — комендант этого поселения, — говорю я, — и несу ответственность за вверенный мне гарнизон. Люди Либерталии! Долгие годы мы жили в мире и спокойствии. Это правда. Но мы всегда помнили, что в один прекрасный день это может измениться. И вот это время пришло. Нам придется сражаться за свою свободу… за свою жизнь, за право называться людьми.

Я говорю, они слушают.

— Для вас не будет новостью то, что я сейчас скажу. Многие из вас здесь пострадали от войны. Многие потеряли родных и близких… У кого-то остались родственники в Кето. Что с ними? Может, они по вам скучают — и очень сильно? Кто знает? У моей-то жены есть некоторое утешение — мое адмиральское денежное довольствие. А у ваших что?

Люди хохочут.

— Адмирал! — раздается чей-то голос. — Но что нам делать?

Я оглядываю их. Лица, лица, лица — старые, молодые, изуродованные, наполовину металлические, полностью железные, разные. Глаза. Отсветы огня в их глазах. Я говорю:

— Знаете, что я вам скажу? Я простой адмирал. Я бы мог сказать: за свободу надо сражаться… но вы и без меня это знаете. Я мог бы сказать: силе нельзя уступать — но разве это для вас новость? Еще я мог бы сказать: люди Либерталии, сражайтесь за то, во что верите!

Но не скажу.

Потому что это всего-навсего красивые слова, а я не очень умею говорить красивые слова. И не очень люблю. Поэтому я скажу так:

Люди Либерталии! У меня железное сердце.

И мое сердце плачет.

…Волны набегают на песок, я смотрю туда, где в темноте светятся огни «Гуаскара». Белый топовый, красный и зеленый — бортовые. Была бы у меня самоходная мина Уайтхеда, мы бы повеселились.

К сожалению, завтра будет честный бой. То есть — хороших мало, плохих много. Нормально.

И дуэль.

Потому что ультиматум Йорка мы не примем.

Шаги. Ворчание.

Рядом со мной на песок опускается огромная черная туша. Жар от него идет — как от печки.

«Хорошая речь», — говорит Киклоп.

* * *

— Я буду дома к обеду, — говорю я. Застегиваю запонки на левом рукаве, затем на правом. Эта рубаха сшита руками Аниты. Перед боем нужно надевать все чистое…

Нитхинан.

Завязываю галстук. Выправляю узел. Теперь — китель. Эполеты блестят, как новенькие.

— Прости меня за все, — говорю я громко.

Рокки нет, поэтому я никого не разбужу.

Надеваю фуражку и выхожу на улицу. Светает. Туман рассеивается, слышны голоса. Люди, негромко приветствуя друг друга, пристраиваются за мной. Это мой экипаж.

Нитхинан — ведущая к сокровищам. Я не знаю, что случилось в городе, когда началась вся эта кутерьма — Пляска-с-Китами, или как ее там. Когда я вернулся в Кетополис, город лежал в руинах. Его только начали восстанавливать. Мне приходилось скрываться, все-таки я был беглым каторжником — следы кандалов до сих горят на моих руках. Я не нашел ни самого Вата Сомпонга, ни даже следов его или своей жены…

Сиамцы любят менять имена. Так они начинают новую жизнь.

Нитхинан.

Я не знаю, кто у меня родился — сын или дочь. Не знаю.

Я знаю одно: у меня были жена и ребенок…

У меня ЕСТЬ жена и ребенок.

Иногда я закрываю глаза и думаю про своего сына. Я думаю, у него высокий рост, голос как труба, чуть смуглая кожа и мамины зеленоватые глаза.

Он моряк.

* * *

Какие шансы у сборища инвалидов, стариков и уродов против батальона морской пехоты?

Вот и я о том же.

Ох-ре-нен-ны-е.

Киты не летают, а морская пехота всегда неважно чувствовала себя в джунглях…

Осталось проверить, как она себя чувствует в открытом море.

Обри в машинном отделении, я на мостике. Киклоп везде, где понадобится. Еще есть Олаф, Сикорский, Кирк Баллен и двенадцать человек команды. Команда старперов.

— По местам стоять, с якоря сниматься!

С богом. Восемь утра. Канонерка, негромко работая машинами, выходит из речного русла на простор залива. Идет, покачиваясь. Утренняя свежесть. Ветер в лицо. Черт, как мне, оказывается, этого не хватало…

Вижу «Гуаскар».

— Полный вперед, — командую я в трубу. — Сигнальщик! — приказываю я Киклопу. — Передай: Командиру Гуаскара. Как адмирал флота Его Величества приказываю лечь в дрейф и принять на борт абордажную партию.

«Ты не слишком торопишься?» — спрашивает Киклоп жестами.

— Это их разозлит.

Киклоп смотрит с раздражением, но подчиняется. Его очки сверкают на солнце, как чертовы бриллианты.

Конечно, разозлит — тем более что призовой партии у меня попросту нет.

«Гуаскар», не отвечая, снимается с места и резво набирает скорость. Хорошо идет. Белые буруны под форштевнем. Проклятье! Он, похоже, быстрее нас на пару узлов. Я поднимаю голову — над «Гуаскаром» пронзительно синее небо. Я вдыхаю полной грудью, руки слегка дрожат. Ничего.

Пулемет на носу «Гуаскара» начинает разворачивать стволы в нашу сторону. Вот и ответ, похоже.

Я поднимаю руку. Ну, с богом.

— Приготовиться… залп!

Олаф дергает шнур.