Танки идут ромбом

— Четвёртая…

— Все считаешь?

— Рассчитываю, когда «юнкерсы» снова пожалуют.

— Пожалуют ещё… Набивай диски!

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Раненые прибывали всю ночь и утром, и особенно поток их усилился сейчас, когда бой под Соломками затих и наступила недолгая передышка; солдат вели и несли отовсюду — и с развилки, и от стадиона, и с площади, что за развалинами двухэтажной кирпичной школы, и с переднего края; цепочка перебинтованных людей, казалось, никогда не кончится, она наводила уныние не только на орудовавшего скальпелем хирурга, который все чаще останавливался и разминал отёкшие пальцы, но и на фельдшера Худякова, тоже уставшего, еле шевелившего руками. Худяков вышел из палатки, прислонился спиной к тонкому стволу берёзы, достал портсигар и закурил; он курил и смотрел поверх палаток, на небо, запылённое и выцветшее, чтобы не видеть лежавших вокруг на траве и ожидавших своей очереди раненых; от жары, потому что солнце уже высоко поднялось над землёй, от стонов и крика, от бессонной ночи и больше от похмелья, потому что с вечера все же успел порядком отхлебнуть спирта из флакона, фельдшер чувствовал себя совершенно разбитым; как росистый утренний воздух, жадно глотал он сизый папиросный дым и не ощущал крепости. Там, куда он смотрел, в сером выцветшем небе плыли «юнкерсы»; они разворачивались и вытягивались в цепочку для бомбёжки, и Худяков сначала безразлично пересчитал их — девятнадцать; он подумал не о том, куда эти вражеские самолёты сейчас сбросят бомбы — на передний край или на деревню; и не о том, что после бомбёжки опять хлынет волна раненых к палаткам санитарной роты, — он вдруг понял, что девятнадцать — это уже не двадцать один, это уже не полная эскадрилья, уже двух самолётов нет, сбиты, уничтожены!.. Он стоял и смотрел, как головной «юнкерс» пикировал на цель; едва взметнулись первые жёлтые взрывы, бросил окурок и крикнул санитару:

— Заносите обожжённого лейтенанта! Когда уже подошёл к палатке и взялся за полог, услышал позади изумлённый голос санитара:

— Лейтенант-то ушёл…

— Как ушёл?

— Здесь лежал, на этих носилках…

— Может, отполз, посмотри вокруг?

— Не видно.

— Ушёл так ушёл, черт с ним! — раздражённо добавил Худяков, прислушиваясь, как серия разрывов прокатилась по селу. — Несите следующего, кто там очередной?

Хотя его тошнило и голова, казалось, была налита свинцом, хотя лейтенант Володин чувствовал страшную слабость, подкашивались ноги и руки, как чужие, непослушно и вяло хватались за тонкие стволы берёз; хотя он в первую минуту, когда поднялся с носилок, едва не упал от головокружения, — он шёл сейчас к селу, к позициям, к своему взводу, где ещё гремел бой, шёл, чтобы выполнить солдатский долг.