Тантамареска

Тогда и будет тепло, и умно, и светло. Слава!

– Каково? – с кривой ухмылкой осведомился он у Александра и, не дожидаясь ответа, развел руками: – Именно потому романист Бестужев угодил на каторгу, а поэту Рылееву досталась виселица…

– Все равно надобно было попытаться добром дело решить, – прошептал Александр.

– Боюсь, у меня для этого не сыщется столько перстней с табакерками, – иронично парировал Николай, явно намекая на то, как в последние годы правления Александра издатели «Полярной звезды» поднесли по экземпляру их императорским величествам государыням императрицам, за что удостоились высочайшего внимания: Кондратий Рылеев получил два бриллиантовых перстня, а Александр Бестужев – золотую, прекрасной работы табакерку. – К тому ж заговорщики оные, коих ты детишками именуешь, не сами по себе бунтовщиками сделались – извне им подсказывали, и даже в тот злополучный день мятежа изрядно помочь пытались.

– Извне?!

– А чему удивляться, – усмехнулся Николай. – Ты в свое время столь сильно напугал Европу парадом русских войск на Елисейских Полях в Париже, что у нее доселе от воспоминаний о казаках Платова поджилки трясутся. Они там на все готовы, чтоб державу нашу ослабить, а тут такой удобный случай. Грех упускать. Так вот, подметили меж стоявшими в рядах возмутителей двух иноземцев. У одного был большой желтый портфель, из которого он раздавал деньги солдатам. Тогда, во всей этой суматохе, не успели разобраться, кто это… – Он многозначительно посмотрел на брата. Тот понимающе кивнул, и Николай продолжил: – Кто они такие – австрийцы, пруссаки или французы, – к сожалению, неясно. Но мне кажется, скорее всего, англичанишки. Это на что иное у них денег нет. Помнишь, как ты мне рассказывал, будто Георг IV, упокой Господь его душу, даже корону для венчания на царство и то взаймы напрокат у ювелира брал. Но то корону, а на шпионов, думаю, сыскал золотишко. Кстати, ныне там наследницей престола твоя крестница объявлена, Александрина-Виктория. Помнишь, надеюсь, что ее в честь тебя назвали?

Александр машинально кивнул и спохватился:

– Погоди, погоди. Ты сказал: упокой его душу, – повторил он и вопросительно посмотрел на брата.

– Нет, воистину тебе позавидовать можно! – воскликнул Николай. – Повсюду смуты, бунты, революции, а ты живешь яко агнец Божий. Взвалил все на меня, вкупе со своим Священным союзом, и ничего не ведаешь! Ей богу, брошу все и в твою келью подамся!

– Прости, но я и впрямь… – Александр виновато развел руками. – Так что с Георгом? И какие революции повсюду?

– Георг умер, Вильгельм IV ныне правит, – начал обстоятельно отвечать Николай. – За эти семь годков вообще многие скончались, притом не всегда старики. На род Бонапарта и вовсе ровно чума налетела, почитай, все, начиная с родного сына, Наполеона II, скончались. А революции… Поначалу весной 30-го во Франции полыхнуло, да так здорово, что Карлу X пришлось от престола отрекаться. И за себя, и за сына своего. Впрочем, он сам виноват: слишком туго закрутил все, а с французами так нельзя, помягче следовало.

– Он всегда был plus royaliste que le roi, как говорил о нем его брат Людовик, – поддакнул Александр.

– Больший роялист, чем сам король, – перевел Николай и, согласно кивнув, засмеялся. – Признаться, я уж после сныти твоей травяной стал подумывать, будто ты и вовсе французский забыл. Теперь вижу, промахнулся, помнишь еще кое-что. А помнишь, как мы сестру Анну выдали за принца Оранского Виллема? Он, кстати, специально на твои похороны приезжал. Так вот, его батюшка, король Нидерландов, пару лет назад, считай, половины владений лишился – в Бельгии мятежники республику объявили. Анна с мужем только-только дворец в Брюсселе отстроила, и – на тебе. Пришлось им в Гаагу перебираться. Я, по-родственному, предлагал помочь войсками, но тут, как нарочно, поляки подняли бунт и не до того стало. Сам понимаешь, негоже в соседний дом с ведрами воды бежать, когда свой полыхает.

Александр тяжело вздохнул и тихо произнес:

– Как хорошо, что я теперь не имею ничего общего со всем этим. Куда проще здесь… – И он медленно, с кроткой грустной улыбкой, обвел рукой все, что их окружало, прокомментировав: – Дивись, какая красота вокруг!

Николай согласно кивнул. Природа еще не обрела изящный пестрый вид, но сентябрь уже приступил к росписи леса, перекрашивая зеленую листву в желто-красные тона, словно готовя для деревьев нарядную одежду для последнего прощального бала перед зимней стужей. Не поскупился он и на позолоту для верхушек деревьев.