Читаем Танцор полностью

Подошла, внимательно посмотрела в глаза и спросила: "Ты что, уху ел?" Танцор резко, даже как-то отчаянно, показал ей пальцем на ее монитор. Даже не показал, а словно кинул в него кисть руки, словно хотел, чтобы она оторвалась и разбила экран к чертовой матери. Мол, иди, поговорим! Танцор от ярости уже почти перестал соображать, решил выдать все, выплюнуть ей в лицо маленькие черненькие буковки, чтобы они хотя бы исцарапали кожу.

Правда, скрывать это уже не имело смысла, не от кого скрывать -- она одна из них. И можно было просто орать, брызгаться слюной, наливаясь черной кровью. Однако по инерции, поскольку он уже привык отстукивать самое важное на клавиатуре, Танцор застучал правым указательным пальцем, забывая от перевозбуждения нажимать левым на Shift:

-- я тебе не рассказывал что пил после смерти манки. ты это не можешь знать. значит ты шпионка1 тебя подослал этот козел чтобы следила и окучивала мои мозги1 сука1

-- Wou! Танцор, сбавь обороты!

-- ты видела все записи и ту с двумя бутылками. вот и протрепалась1

-- Танцор, миленький, ты на самом деле так думаешь?

-- а что я еще могу думать7 что71

-- Подожди. Давай разбираться. А то ведь именно это этому козлу и надо. Чтобы мы с тобой за ножи взялись. Успокойся, прошу тебя. Я никуда еще не сбегаю. Если что, успеешь морду набить. Идет?

-- Идет.

-- Почему-то я знаю ту историю. Только вот не знаю почему, хоть убей меня. Но ты ошибаешься. Я знаю ее не зрительно, то есть даже не могу предположить, как ты выглядишь пьяным. Как пьешь не знаю -- кривишься ли, выдыхаешь или еще как? Подожди, дай подумаю... Да, точно. Знаю как историю, которую услышала. Или прочитала.

-- Почему я должен тебе верить!?

-- А кому же еще? Ведь у тебя же никого нету кроме меня! Да, я поняла, с нами происходит что-то странное. Значит, мы недооценили этого козла. Вспомни, как ты мне рассказал ту фигню, где у тебя в метро запищал лэптоп. Помнишь?

-- Да.

-- Это не странно? Помнить то, чего никогда не было. Напрягись, ты это не во сне увидел?

Танцор напрягся, понимая, что это, действительно, важно. Начал снова вспоминать тот невозможный случай, который он прекрасно помнил. Помнил вплоть до своих ощущений... А может быть, ощущения он уже потом придумал и подверстал?..

Нет, во сне этого все равно не могло быть. Слишком отчетливо он помнил людей. Мужика в сбившемся набок галстуке. Блондинку, которая когда-то была красавицей, а сейчас из последних сил боролась с приближавшейся старостью. Двух пацанов на роликах. Военного с кейсом... Да, это был подполковник, с двумя звездочками на погонах. Двух рыночных торговок в одинаковых пушистых рейтузах и кожаных куртках... Запищал лэптоп. Всех выдуло из вагона. Так. Что дальше? А вот как он ехал потом в одиночестве, это было довольно смутненько. Но все-таки это был не сон.

Танцор отстучал:

-- Нет, это не во сне. Я очень подробно все помню. Так сны не запоминаются.

-- Хорошо. Напрягись еще, как следует. Попробуй вспомнить, что ты видел боковым зрением. Ну, и еще -- вверху и внизу, куда обычно не смотрят, не обращают внимания.

Что же он мог видеть-то такого? По бокам все то же самое, люди, но уже не такие отчетливые. Ну, ботинки, потолок... Какой такой особенный может быть потолок в вагоне метро? Ах, да:

-- На потолке вроде бы реклама была какая-то...

-- Давай, Танцор, давай! Реклама чего, думай.

-- Щас... Щас... Вроде домик какой-то был нарисован. Типа дачного. Вроде так. Еще, кажется, какая-то тарелка, в смысле -- антенна.

-- Ну, блин, точно! Я так и знала! Как думаешь, что это такое?

-- Наверно, какая-то строительная фирма.

-- Хрен-то! Это верхняя строка браузера!

-- Чего-чего?

-- Браузера, программы при помощи которой по Сети гуляют. Открой-ка, посмотри, какие у него картинки на верхней панельке.

Танцор щелкнул мышкой по иконке Internet Explorer, браузер запустился, и обалдевший Танцор, действительно, увидел вверху монитора и домик с трубой, и тарелку. Он все прекрасно понял. Эти суки до отвала накормили его двадцать пятым кадром, который откладывается в сознании, несмотря на то, что зрение его как бы и не замечает, слишком короткое экспонирование. Сидел и рассматривал что-то на экране лэптопа, а его долбили, долбили, долбили, вставляя последовательность кратковременных, "незаметных" картинок о чуде, которое "произошло" в вагоне метро. И это стало частью его памяти, а, значит, и частью прожитой жизни. Танцор ответил:

-- Козлы!

-- Нет, но какие хитрожопые-то козлы! Во-первых, если бы мы это дело не просекли, то они, как минимум, кого-нибудь из нас психом сделали. Еще чего-нибудь такого насовали, и крыша бы съехала. А, во-вторых, чуть нам с тобой поножовщину не устроили. А то ведь -- "сука, сука"!

-- Так, значит, и тебе вставили двадцать пятый кадр?

-- Конечно! Я же говорю, что помню не зрительно, а информационно. Наверняка, долбили не картинкой, а текстом. Что-нибудь вроде: "После убийства Манки Танцор пришел домой, выпил две бутылки водки и упал на пол". Падал?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Любовь гика
Любовь гика

Эксцентричная, остросюжетная, странная и завораживающая история семьи «цирковых уродов». Строго 18+!Итак, знакомьтесь: семья Биневски.Родители – Ал и Лили, решившие поставить на своем потомстве фармакологический эксперимент.Их дети:Артуро – гениальный манипулятор с тюленьими ластами вместо конечностей, которого обожают и чуть ли не обожествляют его многочисленные фанаты.Электра и Ифигения – потрясающе красивые сиамские близнецы, прекрасно играющие на фортепиано.Олимпия – карлица-альбиноска, влюбленная в старшего брата (Артуро).И наконец, единственный в семье ребенок, чья странность не проявилась внешне: красивый золотоволосый Фортунато. Мальчик, за ангельской внешностью которого скрывается могущественный паранормальный дар.И этот дар может либо принести Биневски богатство и славу, либо их уничтожить…

Кэтрин Данн

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее