Танцор

О том, что и как произошло в "Русской возвышенности", они не говорили. Стрелке вполне хватило информации, которую во второй половине дня повесили на сайте. Впившись глазами в фотографии, она пыталась найти в них хоть какие-то знакомые черты. Но не находила их. Фигура, позы -- это, конечно, совпадало с Танцором. Но лицо было совсем другим, ничего общего. Это был не Танцор. Таким он никогда не был и, казалось, быть не мог ни при каких обстоятельствах. Да, если так пойдет и дальше, из него совсем скоро выйдет супер. А кем же станет она? Наверное, супершей. Человеком без пола, обеспечивающим разведку и надежный тыл.

Стрелке это не нравилось. Танцору тоже. Однако у Танцора это недовольство было качественно иным. Он по-прежнему, вспоминая о Сисадмине, испытывал злость. Его еще больше стало бесить свое подчиненное, скорее даже рабское положение, полная зависимость от навязанных ему правил жизни. Танцор еще больше чем прежде жаждал освобождения.

Но, вместе с тем, он уже не мог забыть ощущений, которые испытал, всаживая пулю за пулей в Пьеро и наблюдая его агонию. И эти ощущения, как это ни казалось ужасно при абстрактном взгляде на проблему, не были однозначно отвратительными. Это было новое, доселе неведомое знание о жизни, точнее о ее последних мгновениях, когда она, превозмогая все на свете пересекает финишную черту. Точнее непрозрачную плоскость.

И Танцору удалось увидеть, как при съемке рапидом, что фигура бегуна не сразу проваливается в невидимое небытие, а медленно -- рука, нос, подбородок, колено, бедро, грудь, затылок, спина, вторая нога, вторая рука, кисть руки, кончики пальцев, ноготь среднего пальца -- входит в абсолютно черное ничто. И некоторое время существует и здесь, и там.

Более того, Танцору показалось, правда, может быть, он и ошибся, что при всем этом выделилась какая-то неведомая, но явственно ощутимая энергия, которая обдала своим нестерпимым жаром и его. Танцор вроде бы даже ощутил, правда, совсем немного, что чувствовал, как внутренне изменялся Пьеро, входя в недоступную для всех других область. Пока недоступную. Танцор смутно помнил, что рушилось мироздание. Пространство закручивалось в смерч. Это длилось, наверное, тысячную долю секунды. И еще примерно столько же он ощущал невероятную радость, ни на что известное не похожую.

Потом, анализируя на следующий день все, что с ним произошло, он вначале предположил, что это была радость от того, что его невероятное предприятие закончилось успешно. Потом подумал, что это особое чувство, которое испытывают садисты. Теперь же Танцор понимал, что это лишь половина правды, это необыкновенное счастье им дарят их жертвы, делятся с ними малой долей своего счастья освобождения.

Когда он рассказал все это Стрелке, то она, как человек рассудительный и ироничный изрекла: "Практическая метафизика, дорогой!"

Однако шло время, а они все еще не сделали для своего освобождения практически ничего. Одна версия сменяла другую, а в окно уже стучалась третья. Стрелка ломала один сайт за другим, искала хоть какие-то следы Сисадмина и всей его банды, но они не обнаруживались. Так что поиск истины происходил по старинке, как это было в афинской Академии во времена Платона, в процессе устных бесед.

Уже давно было понятно, что "Мегаполис" не коммерческое предприятие. Слишком уж велики были затраты на его содержание, если они и покрывались дебильными юзерами, то прибыли оставалось, наверняка, с гулькин нос. Так, на пару обедов в "Рэдиссон-Славянской" для всего коллектива и на пять ящиков "Спрайта".

Ненамного правдоподобней выглядела версия о том, что таким экзотическим образом ФСБ подготавливает для себя киллеров. Зачем вся эта виртуальность? Зачем загонять людей насильно, как это сделали с Танцором, когда у них, несомненно, на эту работу уже выстроилась длиннющая очередь, и к претендентам установлены куда более жесткие требования, чем это было в шестидесятые годы, когда набирали людей в отряд космонавтов?

Однако ФСБ, конечно, сбрасывать со счетов было рано. Это могла оказаться их работа на перспективу, когда компьютер, подключенный к Сети, станет в России такой же банальностью, как сейчас телевизор. И тогда игры типа "Мегаполиса" могут очень даже пригодиться, поскольку способны отлично работать на социальную стабильность. Миллионы дебилов начинают проводить все свое свободное время у мониторов, наблюдая, как их любимые герои творят бесчинства, играя на низменных чувствах аудитории. Предположим, в Москве исламистские террористы устроили взрыв. Аудитория голосует за то, что надо мочить муслимов. И игроки со всех игровых сайтов забивают на рынках всей страны штук тридцать кавказских торговцев, не обращая внимания на их вероисповедание. Страна на время успокаивается. Естественно, когда народ потребует крови очень крупных чиновников или бизнесменов в законе, то будут подтасовки результатов голосования, и мочить будут кого-нибудь рангом пониже или же решивших жить не по понятиям.