Танцовщица

Умрао-джан снова прочла концовку.

– А мне кажется, что эту мысль здесь можно толковать двояко, – сказал я.

– Ну, что вы, Мирза-сахиб! – удивился Хан-сахиб.

– Газель с начала и до конца проникнута одним настроением, – подтвердили и остальные.

– Обратите внимание на строй стихов, – сказал Ага-сахиб.

– Сколько в них блеска! – добавил Пандит-сахиб.

Умрао-джан встала и поблагодарила.

Тут вошел еще один господин. Его сопровождал человек с фонарем в руках.

– Это кто же пришел? – спросил Хан-сахиб. – Но к чему фонарь в лунную ночь?

– И правда не к чему, – согласился вошедший (то был Наваб-сахиб[14]

).

– А, это вы, Наваб-сахиб! – обрадовался Хан-сахиб. – Ну, вы можете позволить себе и не такое.

Наваб-сахиб вошел в круг собравшихся. Все почтительно поздоровались с ним, потом попросили его прочесть газель.

– Я ведь пришел в надежде послушать вас, – проговорил он. – А сам я ничего не помню.

– Нет, джанаб,[15] придется прочитать, – сказал Шейх-сахиб.

– Хорошо, вот все, что я могу вспомнить:

Опасный охотник – пленительный взгляд, спасения нет!И стрелы любви беспощадно разят, спасения нет!

– Что за стихи! – воскликнули присутствующие.

– Благодарю вас, – сказал Наваб-сахиб и умолк.

– Извольте прочесть еще что-нибудь, – попросил я.

– Клянусь аллахом, сейчас больше ничего в голову не приходит.

Тем временем явился какой-то человек и подал мунши Ахмаду Хусейну записку. Мунши прочитал ее и сказал:

– Подумайте! Мирза-сахиб не придет. Но он прислал свою новую газель.

Я спросил у посланного, чем занят Мирза-сахиб.

– Господин мой под вечер привез из Сикандарбага много английских растений в горшках, – ответил тот улыбаясь. – Сейчас он расставляет их между камней по краям круглого бассейна, а садовник поливает.

– Понятно, – сказал я. – Где уж ему оторваться от столь важных дел, чтобы прийти на мушаиру!

– Боже мой, как жаль, что он не пришел! Ну, так хоть прочитайте его газель, – обратился ко мне мунши-сахиб.

– А меня вы послушать не желаете?

– Да, хорошо, что напомнили, – спохватился мунши-сахиб. – Тогда прочтите сначала свое.

Я прочитал:

О нет, не спрашивай, зачем кружусь в потоке дней:Я умираю от тоски, живя в разлуке с ней.Кто научил ее, смеясь, любовью завладетьИ при сопернике топтать цветы души моей?Изранит до крови того, кто даже боли рад,И прямо в раны сыплет соль, – что может быть больней?К чему скрывать, что поцелуй я получил вчера?Но отрекается она от тех, кто предан ей.В разлуке умираю я, а ей и дела нет,И страх ее перед молвой любви ее прочней.

Судьба казнит не для того, чтобы потом прощать,И, кудри спутав, не спешит пригладить их скорей:Расколет зеркало в сердцах, уронит гребешок,И, вздумав кудри причесать, лишь спутает сильней.О нет, не в силах я забыть, как радуется мир,Когда она, накинув шаль, выходит из дверей.В ней нежность спорит с красотой, – о, ты погиб, Русва,Ничто не сможет облегчить тоску любви твоей.

Присутствующие воздали подобающую хвалу каждому стиху. Я наклонил голову в знак благодарности. Потом прочитал газель Мирзы-сахиба.

Следующим выступил один приезжий поэт по имени Мазхарул-хак, который случайно попал в наше общество. Он прочитал такое стихотворение: