Танцовщица

На гулянье мы пробыли почти до полуночи. Потом решили, что пора уезжать. Расселись по своим паланкинам и вдруг видим – паланкин Хуршид стоит пустой. Бросились на поиски, но ее и след простыл. В конце концов, отчаявшись ее разыскать, мы вернулись домой. Услышав новость, Ханум принялась рвать на себе волосы. Весь дом всполошился. Я сама проплакала всю ночь напролет. Послали человека за Пьярэ-сахибом. Он, бедняга, сразу же прибежал и принялся клятвенно заверять нас:

– Мне ровно ничего не известно! Я и на гулянье-то не ходил. У меня жена нездорова – как я пойду?

Впрочем, подозревать Пьярэ-сахиба было нелепо. Никто и не усомнился в том, что он говорит правду. Ведь, женившись, он всецело подпал под власть супруги и совершенно перестал появляться на Чауке. Даже поздно вечером он не смел выходить из дому. Но, услыхав об исчезновении Хуршид, он, то ли памятуя о прежней любви, то ли из сочувствия к Ханум, все же как-то отважился выбраться к нам.

Через полтора месяца после того, как исчезла Хуршид, ко мне явился какой-то господин, с виду очень похожий на городских щеголей, смуглый и худощавый. Одной шалью он был подпоясан, другую носил на голове, повязанную в виде чалмы. Он решительными шагами вошел в мою комнату и сразу же сел против меня на краю ковра. Из этого я заключила, что он либо человек невоспитанный, либо попросту еще не опытен и мало общался с танцовщицами. Я тогда сидела одна и потому кликнула буву Хусейни. Как только она вошла, гость поднялся, без всякого стеснения взял ее за руку и, отведя в угол, стал говорить ей что-то. Мне удалось уловить лишь часть разговора. Затем бува Хусейни отправилась к Ханум и, вернувшись, снова начала переговоры с гостем. Она настаивала на том, чтобы он заплатил за месяц впереди Гость вытащил из-за пазухи пригоршню рупий. Бува Хусейни подобрала край своего покрывала, и я услышала звон упавших туда монет.

– Сколько здесь? – спросила она.

– Не знаю. Сосчитайте, – ответил тот.

– Я, глупая, и считать-то не умею.

– Должно быть, семьдесят пять рупий. Может быть, на одну-две больше или меньше.

– Господин, что значит семьдесят пять?

– Три раза по двадцать[74] и еще пятнадцать. Сто без двадцати пяти.

– Сто без двадцати пяти! Так это выходит за сколько же дней?

– За пятнадцать. Завтра отдам за остальные пятнадцать. Вот и получатся все полтораста.

Услышав, что за меня дают столь скромное вознаграждение, я почувствовала сильную досаду. Теперь я окончательно уверилась, что этот гость – не из важных господ. Но такова уж подневольная доля танцовщицы. Она в чужой власти и должна покоряться.

Бува Хусейни ушла передать деньги Ханум. Не понимаю, что за благодушное настроение было в тот день у нашей хозяйки, – она без лишних слов согласилась подождать до следующего дня. Это было тем более удивительно, что в денежных делах она даже самым знатным вельможам не давала отсрочки ни на минуту. А тут вдруг соблаговолила ждать целые сутки.

После того как сделка состоялась, посетитель остался у меня на ночь. Под утро мне почудилось, будто кто-то постучал внизу под моей комнатой. Гость быстро поднялся и сказал:

– Теперь мне пора. Завтра вечером приду опять.

Перед уходом он дал мне пять золотых и три кольца – одно золотое, с яхонтом, другое с бирюзой, третье с бриллиантом – и при этом добавил:

– Это тебе! Смотри, Ханум не показывай!

Я с радостью надела кольца и стала любоваться своей рукой – она показалась мне очень красивой. Потом открыла сундучок и спрятала кольца и золото в потайной ящичек.

На другой день вечером гость снова явился. В это время у меня был урок музыки. Гость сел в сторонке, но все же пение пришлось прекратить. Он дал музыкантам пять рупий, а они – и учитель тоже – стали подобострастно благодарить его. Потом учитель вздумал выпросить у гостя шаль, которой тот был подпоясан. Осмелев, он высказал свое желание вслух, но потерпел неудачу – гость отказал ему.

– Учитель, – сказал он, – просите денег или любую другую вещь – вы все получите. Но эту шаль я отдать не могу. Это память о друге.

Учитель разочарованно замолчал. На том наш урок и кончился. Гость отсчитал буве Хусейни оставшиеся семьдесят пять рупий, добавил еще пять, ей в подарок, и она удалилась. Когда мы остались одни, я спросила:

– Где это вы меня видели, что так отличили?

– На гулянье в Айшбаге два месяца тому назад, – ответил он.

– А пришли только через два месяца?

– Я уезжал. Да и теперь мне опять надо уехать.

– Значит, ты бросишь меня и уедешь? – затянула я вечную песню всех танцовщиц.

– Нет, не брошу, вернусь очень скоро.

– Где ты живешь?

– Мой дом в Фаррухабаде, но там я бываю очень редко. Больше живу здесь. Выезжаю на несколько дней, потом возвращаюсь.

– А эта шаль чей подарок? – спросила я.

– Ничей.

– Как? А я думала, – твоей подружки.

– Нет. Клянусь тебе, у меня нет подружки. Одна ты!

– Так отдай шаль мне.

– Не могу.