Танцовщица Гора

Невдалеке, за фургоном виднелся маленький походный костерок. Позади и слева от него, Тупита ухаживала за Мирусом. У костра сидели, незнакомец, по-прежнему не снимавший маски, и разоруженные Каллистэн и Семпроний. Их оружие свисало с борта закрытого рабского фургона. Они о чем-то негромко разговаривали, передавая друг другу бурдюк, скорее всего наполненный пагой.

Мира и Кара, так и остались в тех же ручных и ножных кандалах, доставшихся им еще в цепи Ионика. Однако их обеих поместили в рабский фургон и заперли. Эта повозка, на самом деле не была рабским фургоном, в обычном понимании этого слова. В действительности это был немногим более чем большой железный ящик, закрепленный в кузове фургона. Сзади имелась дверь, к которой вела широкая деревянная доска с набитыми на нее поперечными рейками. В верхней части двери имелось небольшое отверстие около половины дюйма высотой и дюймов шесть длиной, закрываемое задвижкой. Сейчас она была закрыта и заперта. Само собой, открыть ей изнутри было невозможно. Еще одно отверстие, побольше, высотой приблизительно дюйма три и шириной около фута было прорезано в основании двери. Через это окошко можно было передавать внутрь миски с водой или едой, не открывая основную дверь. Не трудно догадаться, что и здесь имелась своя задвижка, которую пленницы сами открыть не могли. В данный момент, как и верхняя, она была заперта.

Незнакомец закрыл пробкой горловину бурдюка. Он оказал мужчинам гостеприимство, или как это принято говорить на Горе, они «разделили его чайник». Наконец, все встали.

Ранее, вечером, на краю широкого луга, около руин длинного приземистого строения, в нескольких шагах от остатков ограды, к одной из жердей которой все еще были привязаны Тела, Мина и Кара, Семпроний накормил меня. Каллистэн одновременно с ним вкладывал пищу в рот Телы. Тогда я задавалась вопросом, разрешил ли незнакомец, этим двоим кормить нас, полуголых рабынь, которых они не могли даже потрогать, в качестве пытки для них, гореанских мужчин.

Мужчины направились к нам, и до меня, наконец, дошло, что в тот раз я совершенно неправильно поняла его намерение. Теперь оно читалось ясно и недвусмысленно.

— Ложись, — приказал Семпроний, присаживаясь передо мной.

Мне ничего не оставалось, кроме как повиноваться ему. Как туго были связаны мои щиколотки! Как плотно прилегала сталь к моим запястьям!

Мужчина снял с меня пояс и лоскут ткани, что все еще были на мне, и, встав на колени рядом со мной, начал меня ласкать. Я с тревогой уставилась на него, сразу начав двигаться навстречу его рукам. Он собирался сделать меня горячей и открытым для него! Я должна сопротивляться! Я должна хотя бы попытаться сопротивляться! А вдруг незнакомец увидит это! Но мужчины уже изменили мое тело. Теперь я сама нуждалась в их прикосновениях, и даже многократно больше того, о чем я когда-либо могла мечтать, многократно больше того, что я могла себе представить, что такое возможно. Даже на Земле, в те моменты, когда меня охватывала страсть, я и помыслить не могла, как мне будут нужны эти мужские прикосновения! Теперь мне оставалось только признать это прямо и честно. Они сделали меня рабыней.

— Что-то не так? — озадаченно спросил Семпроний.

— Ничего, Господин, — заверила его я.

Вечером Семпронию было разрешено накормить рабыню Туку, точно так же, как Каллистэну досталась Тела. Тука стояла перед ним на коленях, одетая только в узкий лоскут рабской ткани и импровизированный пояс, запястья, невольницы были скрещены и связаны за спиной, и прикреплены к ее тоже связанным лодыжкам. Он вкладывал в рот рабыни кусочки пищи, которые она должна была съесть. Но, как теперь поняла Тука, это было для него не пыткой, а скорее предвкушением того, что должна была принести ему близость с женщиной. Это должно было возбудить его, разжечь его аппетит, намекнуть ему на то восхищение, которое, стоит ему только пожелать, может его ожидать. Кстати, то же самое можно сказать и о женщине, которая столь беспомощно связанная, находится так близко от него, полностью зависимая от его милосердия, неспособная не то что защищаться, но даже и поесть самостоятельно, что не может не вызывать в ней чувства неловкости и возбуждения.

Справа от меня послышался тихий вскрик. Это Тела ответила на прикосновение Каллистэна. Семпроний тоже знал, что делал. Я попробовала успокоиться и думать о других вещах, даже отвернула голову в сторону.