Танцующий на воде

Сам я не слышал, как он подкрался. Ищейки тоже не слышали, тут сомневаться не приходится. Щелкнул курок, грянул выстрел, затем второй. Вопль. Звуки борьбы. Еще два выстрела. Кто-то заскулил по-детски – только это была не та девочка, с которой вместе меня везли. Далее грохот падения и миг тишины. И шорох, будто обшаривают бесчувственное тело. И торопливые прикосновения чужих рук. Скрежетнул замок, ослабла железная хватка. С исступлением, какого я сам в себе сроду не заподозрил бы, все еще на ощупь, я оттолкнул стоявшего рядом со мной, трогавшего меня. Сорвал с глаз повязку, выдернул кляп и тут только при свете костра увидел бесстрастное, флегматичное даже, знакомое лицо. Передо мной стоял мистер Филдз, он же Микайя Блэнд.

Ноги сделались как ватные, я прислонился к дереву. Разглядел: здесь еще двое пленников, оба в кандалах и для верности веревками обмотаны. Блэнд занялся ими, я перевел глаза на костер. Четыре недвижных тела. Какие слова подобрать, как объяснить дальнейшее? Я ощутил приступ слепящей, животной ярости. Словно неосознанное мое «я» вознеслось над поляной для лучшего обзора. Не помню, чтобы отделялся от ствола – помню себя уже пинающим одного из мертвецов. Блэнд хотел меня остановить – не тут-то было. Я его оттолкнул – во второй раз – и продолжил пинки, воображая, что мочалю именно Дикенса. Блэнд больше мне не препятствовал. Ибо я давал выход боли за своих и озлоблению на ложь; я вспомнил всех, всю цепочку – и маму, и Мэйнарда, и Софию, и Фину, и Коррину, и тюремных мучителей. Я взъярился на собственную беспомощность, неспособность защитить мальчика – своего сокамерника, и старика, который сошелся с женой родного сына. Я пинал не Дикенса, а свое участие в ночной травле.

Изнемогший, я почти рухнул на колени, сложился вдвое. Костер догорал, но остатков света хватило, чтобы разглядеть: поодаль стоят Блэнд и два других пленника, мужчина и девочка, причем мужчина заслоняет собой девочку, свою дочь.

– Расквитался? – спросил меня Микайя Блэнд.

– Нет, – процедил я. – Во всю жизнь не расквитаюсь.

К каждому подходит характеристика «разделившийся сам в себе»[20]. Каждый подвержен влиянию голосов, кои вещают по причинам, глубоко запрятанным, открывающимся только через многие годы. Голос, что пытался отторгнуть меня от Тайной дороги, я впервые услыхал давно, еще на Улице. По его наущению я загнал, затолкал воспоминания о маме в самый дальний тупик разума. Этим голосом я говорил с Финой перед побегом, перед тем как жестоко оставить ее. Это был голос рассудочной виргинской свободы – исключительно для меня и для тех, кого я сам выберу. Но теперь во мне все увереннее звучал другой голос – подпитанный теплом гостеприимного дома Виолы Уайт, усиленный призраком тети Эммы, которая взывала из глубин памяти, внушала: «Мы ведь семья, стало быть, друг за дружку горой».

Все четверо, мы двинулись через лес и скоро достигли городка, где осталась Блэндова конная повозка. Лишь теперь я стал ощущать последствия удара по голове – в висках пульсировало, словно боль подлаживалась под мои шаги. Меня и второго чернокожего с дочерью Блэнд усадил в повозку, сам взобрался на козлы. Мы проехали несколько миль. Светало. Над горизонтом возник, развернулся оранжево-голубой веер – аксессуар зари. Блэнд натянул вожжи. Через несколько минут простоя мне стало любопытно. Я высунулся и увидел на обочине женщину небольшого роста, с головы до ног закутанную в шаль. Явно между нею и Блэндом имел место – и закончился – разговор, ибо женщина теперь шла от козел к задку повозки. Приблизившись, она положила ладонь мне на щеку, затем на лоб и, наконец, на пылающий болью затылок. Теперь я мог хорошенько разглядеть ее. По лицу – молодая, чуть ли не мне ровесница; по повадкам, уверенности в каждом жесте, даже некоторой властности – много-много старше.

– Успел, стало быть, – уточнила женщина, гладя мою щеку, но обращаясь к Блэнду.

– Успел, – отозвался Блэнд. – Кучка идиотов. Только-только отъехали – взбрело пикник устроить.

– Так ведь нашему брату это на руку, – прокомментировала женщина и повернулась ко мне. – Но ты-то, парень? Тебя как угораздило? Хорош агент, которого ищейки на раз ловят. Еще бы чуть – и увезли бы тебя, сердешного.

Я молчал, наливаясь краской стыда. Женщина рассмеялась и отняла руку.

– Ладно, – сказала она Блэнду. – Поезжай.

Лошади встрепенулись, повозка тронулась, скрипя. Женщина помахала нам и исчезла в лесу, где еще недавно разыгралась драма. По уходе таинственной женщины под брезентом заискрило, а причины были мне неведомы. Отец с дочерью начали перешептываться, глаза у них сверкали. Когда я, против ожиданий, не включился в восторженный разговор, мужчина весь подался ко мне и выдохнул:

– Ты разве не знаешь, кто она?

– Не знаю.

– Да это ж сама Мозес! – Он замолк, будто выжидая, когда пройдет неотразимый эффект от слова изреченного, и повторил: – Мозес! Привел Господь своими глазами увидеть!

* * *