Танцы марионеток

Он бродит в потемках. Придумал себе идею фикс, вцепился в нее, как бродячий пес в штанину прохожего, и не отпускает. А прохожий-то – призрачный! И не штаны он треплет, а гнилой капустный лист, воняющий прямо под его чутким собачьим носом. Он, Василий Ковригин, обманул самого себя, выдал натужную фантазию за реальную возможность, а все почему? Потому что упустил Ленку, идиот. И не может смириться с этим, все ищет, чем бы оправдаться, а сам прикрывается заботой о ней, чтобы, упаси бог, не признаться самому себе – профукал ты жизнь свою и свой единственный шанс профукал. Так и останешься одиночкой. Нет, ничего плохого, конечно: легкая холостяцкая жизнь без обязательств всегда ему нравилась. Но раньше у него был шанс попробовать что-то другое – теперь этого шанса не осталось.

Задумавшись, поедая самого себя, Василий почти машинально протянул руку к пачке статей. Пальцы вытащили из-под десятка распечатанных листов самый нижний, и буквально с первых строк Ковригин понял, что наконец-то ему повезло!

Разговор журналиста с писательницей Дубровиной сразу начался с выяснения вопроса о том, выдумывает ли она своих героев или списывает их с «живых людей». Это было стандартно – каждый интервьюер считал своим долгом спросить об этом, – но журналист оказался настойчивее своих коллег и попросил привести примеры. «Героем моих книг может стать любой, – читал Василий ответ Лены, – например, в моем доме живет очаровательная девушка, которая каждое утро катается на роликовых коньках в соседнем парке. Я позаимствовала у нее внешность для своей героини Эльзы. Эльза живая, подвижная, и мне легче было описывать ее характер, когда практически перед глазами находился такой энергичный, жизнерадостный прообраз».

Эльза Гири, героиня книги «Логово волчицы», находилась в списке Ковригина, который он с черным юмором назвал «перечнем калек». Он записал напротив ее фамилии все, что узнал о прототипе, и отложил список в сторону. Пора было двигаться дальше.

Героев было много. Словно идя по дну мутного пруда с бреднем, Вася выискивал любые упоминания о ком-то из них, искал параллели, представлял, в каком образе Лена могла перенести в свою книгу того или иного персонажа. Иногда ему казалось, что он почти уловил ход ее мысли, влез в писательскую шкуру и смотрит на мир изнутри ее глазами.

Но каждый раз это оказывалась иллюзией.

– Только факты, – бормотал Ковригин, борясь с зевотой. – Только факты, вашу мать!

У него не было ничего, кроме неосознанного подозрения, связанного со схожестью литературной и реальной судьбы встреченного ими бывшего тренера. Но Василий искал подтверждение своей теории с таким упорством, как будто от этого зависела жизнь – его или Лены Дубровиной. Правда, он полагал, что второе верно: от результатов его поисков действительно многое могло измениться в ее жизни.

И в конце концов он нашел. У него ушли сутки на то, чтобы в разных источниках разыскать и сопоставить между собой скудные крохи информации. И улов на первый взгляд был ничтожно мал – один, всего один персонаж… Лишь один, о котором достоверно можно было сказать, что именно с него списала Дубровина свою героиню.

А всего их получалось трое.

Старый Николай Евсеич – Иван Трофимович из «Небесного колодца».

Девушка, о которой он прочел в интервью, – Эльза Гири из «Логова волчицы».

Учительница из школы, в которой когда-то училась сама Лена, – Вера Алексеевна из «Кошачьего глаза».

Каждый из них был в его «перечне калек». В романах Лены Иван Трофимович разбился при падении с лошади; Эльза находилась на судне, врезавшемся в скалы, и спаслась, но осталась калекой на всю жизнь; учительница погибла, попав под поезд.

– Завтра, – пообещал им Василий, неудержимо зевая и ощущая себя так, словно не спал несколько дней. – Завтра выясним, что с вами случилось здесь, на нашей стороне.

На нашей стороне, повторил он, засыпая. Понять бы еще, чья это – наша?

На следующий день он начал действовать. Задача казалась ему несложной: узнать номер школы, в которой училась Лена, было парой пустяков. «Если бы еще не отвлекаться на работу, дело пошло бы куда быстрее», – невесело пошутил он.

Но день складывался для Василия неплохо. После обеда он съездил в школу и, поговорив с секретарем – пожилой аккуратной девой, во время разговора без конца поправлявшей вязаную брошь на блузке, – получил список учителей, работавших в школе в те годы, когда там училась Лена. Сказать, кто именно преподавал в классе Дубровиной, секретарь не смогла, но Василию это и не требовалось: он вспомнил, что у него сохранился телефон парня, которого когда-то на вечеринке бог знает у кого Лена представила ему как своего бывшего одноклассника. Одноклассник был таким же разгильдяем, как сам Ковригин, и, помнится, тогда они неплохо провели время, смывшись с вечеринки и напившись в одном из баров на Полянке.

Ковригин позвонил парню, напомнил о себе и вскоре получил все требуемые сведения.

– Вася, а это тебе зачем? – под конец разговора спросил одноклассник. – Что, статью о Ленке хочешь написать?

– Вроде того, – отшутился Ковригин.