происходящее насилием… С ее точки зрения — да, но я лишь
преподаю ей урок. Я — ее хозяин. Пусть уяснит раз и навсегда,
что только мой член будет в ней, когда я захочу. И ей придется,
бл*дь, смириться с этим.
Я трахаю ее грубо и сильно, намеренно причиняя боль. Но,
по–прежнему, не слышу ни слова мольбы, ни всхлипа. Лишь
влажные, звонкие удары моего тела о ее ягодицы. Она не
плачет, не просит меня остановиться, и только сильнее злит
меня. Я до боли стискиваю ее бедра, глубоко толкаясь в
хрупкое тело, пока горячая волна удовольствия не пронзает
позвоночник, спускаясь вниз и фокусируясь в области паха. Я
становлюсь еще больше, прежде, чем кончить, и в этот момент
Мэл не выдерживает, издавая жалобный всхлип. Я опускаю ее
голову на изголовье кровати, прижимая к связанным
запястьям, делая финишные выпады. Содрогаясь всем телом, я,
какое-то время, остаюсь в ней, ощущая ее боль и собственное
удовольствие, как единое целое. Это как ад и небо … во мне.
И, когда я отпускаю ее, она обвисает, беспомощно падая на
подушки. Спутавшиеся волосы скрывают ее лицо. Сознание
проясняется, показывая мне неприглядную дикую картину
случившегося. Даже лучше, что я не вижу ее лица. Не могу…
Не уверен, что способен сейчас посмотреть в ее глаза.
Освобождаю запястья с бордовыми полосами, и руки Мэл
опадают, как сломанные крылья. Внутри что-то болезненно
сжимается, когда я смотрю на сжавшуюся комочек Мэл.
Вспышками приходят другие воспоминания, где мы
счастливые, где она смеется, а я не могу оторвать от нее взгляд.
Яркие кадры из прошлого, которые причиняют острую боль.
Трясу головой, прогоняя наваждение. Натягиваю джинсы,
спускаясь с кровати. Накидываю на обнаженное тело девушки
покрывало, прислушиваясь к ее дыханию. Слова застывают на
языке, так и не сорвавшись. Провожу дрожащей рукой по своим
волосам, глядя на неподвижное, беспомощное тело. Заслужила
ли она подобное?
Я не знаю… Черт, наверное, ни одна женщина не заслужила
меня в своей жизни. Но что еще ожидать от примитивного
животного, от которого отказалась собственная мать.
Открываю дверь ударом ноги, и почти сразу в проеме
появляется Амир. Его взгляд нервно шарит по комнате в
поисках Мелании.
— Дай ей полчаса на сборы. И увези, чтобы даже я не нашел.
Не связывайся со мной. Я сам тебе позвоню, — приказываю я,
выходя в коридор, — Маску снимешь через три дня, — и, не
оглядываясь, ухожу прочь, чувствуя на спине обжигающий,
осуждающий взгляд Амира.
Мелания
Животное.
Дикое, необузданное, безумное животное. Даже в мыслях, не
могу назвать его человеческим именем.
Я лежу на заднем сидении тонированного автомобиля,
свернувшись в маленький комочек, прижав колени к
подбородку.
Амир никак не прокомментировал то, что увидел в комнате.
Разве можно осуждать хозяина, даже если этот ублюдок
исчадие ада. Амир, как под конвоем доставил меня в машину,
достал из багажника плед и отдал мне, предупредив, что нам
предстоит несколько часов в пути без остановок.
Я закуталась в абайю и плед, не слушая, бессмысленные
теперь, слова утешения Амира. Не дождавшись моей реакции,
он, наконец, замолчал.
Мне повезло, что к той минуте, как Амир вошел в комнату, и
объявил, что у меня есть полчаса на сборы, я привела себя в
порядок…
буду «в порядке». Я смотрела на себя в зеркало и не узнавала
девочку, которой я когда-то была, которой я себя чувствовала.
Маленькой и беззаботной. Наивной и мечтательной. Из ангела,
из melegim… Адам сделал меня шлюхой, готовой прощать его
оскорбления, унижения, и впускать в себя снова и снова.
В любое время дня и ночи. Как он захочет… как я могла до
такого докатиться?
Так обидно, так грязно… еще никогда не было. Даже когда
Эдвард пытался превратить меня в девочку для своих
cсадистских экспериментов. Ему это не удалось. Адаму
хватило меньше года, чтобы обнажить мою истинную суть.
Может, он прав. Отчасти, я хотела, чтобы он ревновал, когда
видит меня с другими мужчинами. Хотела, чтобы хоть немного
испытал тот мучительный спектр, разрывающих душу и сердце,
эмоций, что почувствовала я, когда застала его с дешевками,
вылизывающими его с ног до головы.
Только забыла, что ревность превращает этого собственника
в неукротимое, сметающее все на своем пути цунами.
Я стояла перед своим чертовым отражением, и ничего не
чувствовала, хотела не чувствовать, умоляла отключиться. Мне
было противно ощущать, как остатки его «удовольствия» текут
по моим бедрам. Тошнило от своего отражения — черные
подтеки туши на местах, не скрытых маской, размазанная по
всему лицу тоналка и помада. Если так выглядят ангелы, то с
этим миром что-то не так.
Нет. Я даже в мыслях больше не произнесу слово «люблю»
рядом с этим животным.
Маска вновь сдавила виски и затылок. На этот раз не так
сильно, как в первый, но от этого не легче. Тогда и не было еще
всего того, что пришлось пережить. Что накопилось в душе
тяжким грузом и мешало дышать.
Глухое отчаянье бьется в груди, опаляя адской болью