Танцы с ментами

Был случай, когда она визжала как резаная, обвиняя нашего самого грамотного следователя в том, что он сначала допросил задержанного, а потом оформил протокол задержания, хотя закон требует поступать в обратном порядке. Следователь убеждал ее, что он закон знает и даже помнит время, когда он составлял протокол, — за двадцать минут до начала допроса, а она прилюдно предлагала ему сдать зачет по уголовно-процессуальному кодексу. Присутствовавшие при этом базаре разумные люди предлагали посмотреть в протоколы и проверить, кто прав. Она кричала: «Что вы из меня дуру делаете?! Я все прекрасно помню! Эти протоколы у меня перед глазами стоят!» — до тех пор, пока не достали из сейфа бумаги и не ткнули ее носом… Вы думаете, она извинилась? Отнюдь…

Это в ее воспаленном мозгу могли родиться, на полном серьезе, тексты таких приказов по прокуратуре: «Следователь N обратился с рапортом о предоставлении ему в конце августа краткосрочного отпуска без сохранения содержания по семейным обстоятельствам — в связи с тем, что ему необходимо доставить с Украины семилетнего сына, чтобы готовить к школе, поскольку престарелые родители, у которых гостит сын, не могут его привезти, а жена следователя находится в отпуске по уходу за младшим, грудным ребенком. Следователю было отказано в предоставлении отпуска и предложено активизировать работу по расследованию уголовных дел, однако N самовольно уехал, чем нарушил и т. п.» И другое кое-что было, о чем не хочется даже вспоминать… Нет ей равных и, надеюсь, не будет в умении создавать нервозную, истерическую обстановку и в способности заводиться от звуков своего же собственного голоса.

Поначалу я, одна из очень и очень немногих, жалела ее: низенькая, как табуретка, коротконогая, горбатая и почти лысая (подпольная кличка Крошка Цахес) — тут уж филантропкой быть трудно. Более того, когда я стала работать в следственной части, я старалась одеваться и выглядеть поплоше, чтобы не бросаться уж совсем мужикам в глаза на фоне этой каракатицы, — вот дурочка!

Меня предупреждали: подожди, Швецова, хлебнешь еще барской любви! А я отмахивалась. Но слухи о том, что меня прочат на ее место, просочились в развесистые уши Недвораевой, и я тут же попала в число ее врагов. Для начала она перестала со мной здороваться.

Если бы все претензии сводились лишь к плохому характеру Недвораевой, это еще можно было бы перетерпеть; но беда заключалась в том, что Недвораева была больна. Каждый год она по два-три месяца лежала в больницах, поскольку обожала кататься на горных лыжах, всегда себе что-то ломала и залечивала застарелые переломы. Потом в нашем отделе появился новый следователь; он производил странное впечатление: проработал три дня и вдруг вытащил из сейфа бумаги, сложил их посреди кабинета и поджег, а потом распахнул окно и пытался полетать… В общем, его увезли на «скорой» в психушку, и больше он к нам не вернулся. А потом выяснилось, что привела его к нам работать Недвораева и что познакомилась она с ним, по образному выражению нашего штатного балагура следователя Каневского, на больничной койке, в больнице то есть, где они оба лечились от травматического арахноидита… Потом уже эксперты-медики разъяснили мне, что мадам много лет страдает от органического поражения головного мозга и ее заболевание в такой стадии, что она практически не адекватна самой себе.

И ничего — руководила. И зама нашла себе под стать — больного эпилепсией… Целая «Калевала» сложена про то, как он приехал в район давать указания по «глухарю». Вошел в кабинет прокурора района, в прошлом — важняка с огромным стажем, степенно протянул руку и сказал: «Здравствуйте, я новый заместитель начальника отдела по расследованию особо важных дел, ну а вы-то, Петр Иванович, в следствии хоть немножко разбираетесь?» — «Ну разве что немножко, — ответствовал мудрый Петр Иванович, усмехаясь в усы, — но вы мне, надеюсь, поможете разобраться?» — «Постараюсь сделать все, что в моих силах», — серьезно заверил его новый зам.

В общем, первый раз мы с мадам открыто схлестнулись из-за того, что я ей срочно понадобилась, а меня снимали телевизионщики. Я, грешным делом, считала, что не совершаю ничего крамольного, наоборот, поднимаю, как могу, престиж прокуратуры в глазах телезрителей. А Недвораева считала, что журналисты уделяют моей персоне слишком много внимания, в то время как она им обделена. Итог: раз пять мне помянули, что мне, видимо, некогда работать в полную силу, поскольку я все интервью раздаю, мол, поскромнее надо быть… И пошло-поехало.