Тараканы

Лиз проснулась, зная, что как только откроет глаза, то снова увидит над собой желтый потолок с трещиной на штукатурке, похожей на букву «Т». Лиз смотрела на нее уже две недели. Из-за перелома черепа ей не разрешается ни читать, ни смотреть телевизор; можно только слушать радио. Ей сказали, что все заживет, что жизненно важные органы не задеты.

Во всяком случае, жизненно важные для нее.

Врач спросил у нее, намерена ли она заводить детей. Она закрыла глаза и попыталась качнуть головой, не желая слушать продолжения, и он ушел. Еще будет время для плохих новостей, а сейчас она старалась сосредоточиться на хороших. Что, например, ей не придется в ближайшие годы патрулировать движение на дорогах. И что ее навестил начальник полиции и разрешил взять отпуск на несколько недель.

Она перевела взгляд на окно. Попробовала повернуться туда, но под головой у нее находилась конструкция вроде нефтяной вышки, не позволяющая даже пошевелиться.

Ей не нравилось быть в одиночестве, она никогда не любила этого. Недавно ее посетила Тонье Виг, спрашивала, куда подевался Харри. Словно он находился с Лиз на телепатической связи, пока она лежала в коме. Но, заметив, как Тонье обеспокоена, причем не только как дипломатический представитель, Лиз заверила ее, что он наверняка скоро объявится.

Она выглядела такой одинокой и потерянной, эта Тонье Виг, словно внезапно поняла, что ее поезд ушел. Ну ничего, справится. Она такая. Ей сообщили, что она назначена новым послом и в мае вступает в должность.

Кто-то кашлянул. Лиз открыла глаза.

— Как дела? — произнес хриплый голос.

— Харри?

Щелкнула зажигалка, запахло сигаретным дымом.

— Ты вернулся? — спросила Лиз.

— Всегда начеку.

— Чем ты занимаешься?

— Экспериментирую, — ответил он. — Ищу пределы бессознательного.

— Мне сказали, что ты демонстративно покинул больницу.

— Они больше ничего не могли сделать для меня.

Она осторожно засмеялась, чтобы не поперхнуться.

— Что он сказал? — спросил Харри.

— Бьярне Мёллер? Что в Осло идет дождь, будто наступила ранняя весна. В остальном все по-старому, просил передать привет. Все рады, довольны, и обе стороны вздыхают с облегчением. Начальник департамента Торхус был здесь с цветами и спрашивал о тебе. Просил тебя поздравить.

— Что сказал Мёллер? — повторил Харри.

Лиз вздохнула.

— Ну хорошо, я передала ему твою информацию, и он ее проверил.

— И что?

— Ты ведь знаешь, насколько маловероятно, что Брекке имел отношение к тому изнасилованию, верно?

— Да.

Она услышала, как Харри с шипением затянулся.

— Наверное, тебе надо забыть об этом деле, Харри.

— Почему?

— Бывшая любовница Брекке даже не поняла вопросов. Она бросила его, потому что решила, что он зануда, и только. И… — Она сделала вдох. — И кроме того, его не было в Осло, когда это случилось с твоей сестрой.

Лиз пыталась понять, как он воспринял ее слова.

— Мне жаль, — проговорила она и услышала, как упала сигарета и резиновый каблук раздавил ее на каменном полу.

— Хорошо, я просто хотел узнать, как у тебя дела, — сказал он.

Ножка стула скрипнула по полу.

— Харри?

— Я здесь.

— Только об одном прошу тебя. Возвращайся, обещаешь? Не оставайся там.

Она услышала, как он вздохнул.

— Я вернусь, — сказал он бесцветным голосом, словно повторяя надоевший припев.

Глава 54

Он смотрел, как в одинокой полоске света, пробившейся вниз через щель в досках над ними, танцует пыль. Рубашка тесно обхватила тело, словно до смерти напуганная женщина, по губам струился пот, вонь поднималась от земляного пола и вызывала тошноту. Но потом он получил трубку, рука держала иглу, замазывала отверстие черной смолой, тихо держала трубку прямо над пламенем, и контуры снова стали смягчаться. После второй затяжки перед ним появились они: Ивар Лёкен, Джим Лав, Хильде Мольнес. После третьей пришли все остальные. Кроме одного человека.

Харри втянул дым в легкие, задержав дыхание, так долго, что чуть не лопнул, и тогда пришла она. Она стояла в дверях на веранде, освещенная солнцем. Два шага, и вот она уже парит в воздухе, легко вытянувшись в мягкую карандашную линию, тихо-тихо, словно целуя, разбивает водную гладь и уходит все глубже и глубже под воду, пока волны не сомкнутся над ней. Остаются лишь легкие пузырьки на поверхности да вода ударяется о край бассейна. И снова тихо, в зеленоватой воде вновь отражается небо, словно никто в нее никогда не нырял. Он затянулся в последний раз, лег на бамбуковую циновку, закрыл глаза. И тогда до него донесся легкий всплеск от руки, рассекающей воду.