Тарра. Граница бури. Летопись первая

Королевская свадьба должна быть роскошной. За полгода рассылаются гонцы ко всем потомкам великого Воля. Со всех Благодатных земель свозятся вина, ткани, драгоценности и добытые маринерами редкости. Венчает супругов в присутствии множества гостей сам кардинал, которому прислуживают девять епископов, и происходит сие в главном храме. Празднества длятся от полнолуния до полнолуния. А тут…

Тиверий осмотрел небольшую домовую церковь. Хоть и освещенная восковыми факелами и украшенная цветами шиповника, она производила гнетущее впечатление. Маленькая, с низкими тяжелыми сводами, церковь эта была одним из первых каменных зданий, построенных на Замковой горе, и никак не годилась для роскошного обряда. Народу внутри помещалось всего ничего, а Возвышение[51] было столь близко от амвона, что, пока хор пел Хвалу Триединому, епископ успел рассмотреть всех членов королевского дома.

Марко, затянутый в темно-красный бархат, с золотой короной на седых волосах и в пышной королевской мантии, казался маленьким и старым. Друзьями жениха были усохший и бледный наследник, угрюмо изучающий даже не мозаичный пол, и эландец, сменивший ради такого случая черный колет на темно-синий, расшитый серебром. Рядом с зятем и племянником Аррой, несмотря на седину, казался молодым. Тиверий встретил взгляд адмирала и немного успокоился: хоть один человек в этом королевстве сохранил голову на плечах.

Молитва закончилась, и епископ спустился к жениху. Ритуальная фраза: «Где та женщина, с которой ты хочешь пройти земною дорогой, о сын мой?» — гулко отозвалась под прохладными сводами.

«Она здесь, о слуга Триединого!» — запел хор, и из боковой двери вышли три женщины, за которыми следовали двенадцать детей с увитыми лентами свечами в руках.

Невесту вели под руки принцесса Илана, в первый раз в жизни накрасившая лицо, как советовала «Книга Прелести»[52], и невыносимо прекрасная Марита с сапфировыми атриолами в распущенных иссиня-черных волосах.

Герика шла медленно, словно боясь наступить на подол роскошного, но совершенно не идущего ей платья. Тяжелые тройные юбки, широкие рукава, обилие цветов и кружев на груди превращают любую женщину в копну, но обычай требовал от будущей королевы, чтобы она была одета именно так. Даже роскошные светлые волосы, единственное, что в тарскийке было королевским, исчезли под многослойной вуалью, украшенной жемчугом и серебряными цветами. На лице невесты читалась тупая покорность, никоим образом ее не красившая. Тиверию даже показалось, что тарскийку чем-то опоили, однако на вопрос клирика: «Не раскаешься ли ты, дочь моя, что отдаешь себя этому человеку?» — она отчетливо произнесла: «Не раскаюсь, отец мой!»

2

Феликс взошел по застеленным зеленым бархатом пологим ступеням и опустился в роскошное кресло, верой и правдой служившее многим Архипастырям. Пятнадцать дней назад сама мысль сесть в это кресло показалась бы секретарю его святейшества кощунством, но пятнадцать дней назад он был другим человеком. Он, тогдашний, искренне верил в Триединого, но не представлял, что станет свидетелем чуда и избранником пусть не самого Эрасти, но говорившего со святым эльфа. Друга, без советов которого свежеиспеченный Архипастырь чувствовал себя одиноко.

Оставаясь в душе рыцарем, Феликс перенес свалившиеся на его голову перемены с воинской стойкостью. Он знал одно — нужно заменить Филиппа. Радоваться исцелению было некогда, горевать и сомневаться — тем более. В Кантиску проникло предательство, и следовало узнать, кто, кроме Амброзия, замешан в убийстве Архипастыря. Надо было назначить нового командора Церковной гвардии, удалить в провинцию ненадежных, доискаться, откуда взялся господин Поррак, выявить единомышленников, разослать множество писем и, самое главное, довести до конца дело своего предшественника. Феликс знал, что может доверять в Таяне — Марко и Стефану, в Эланде — Рене, в Кантиске — Парамону и Добори с его людьми. Всех остальных предстояло проверить…

3

Коронный зал, в котором вот уже четыре века пировали в честь венценосных новобрачных, был залит светом. Что бы ни творилось в душах королевской четы и гостей, слуги сделали все, чтобы не посрамить дом Ямборов. Огромный стол на возвышении ломился от яств, цветов и золотой и серебряной утвари, музыканты на хорах играли торжественно и нежно.

За Высоким столом, как и положено, сидели члены королевской семьи и венценосные гости. Последних, впрочем, почти не было — не успели пригласить. Присутствовали только Рене Аррой и Эгон Лиддский.

Тарскийский господарь бревном лежал под замком и на свадьбу дочери и наследницы не попал. Вопреки медицинской науке, Михай не умирал, но и в сознание не приходил, хотя воду и пищу глотал исправно.